Узы магии. Танец с принцем фейри
Шрифт:
Трудно сказать, как он относится к данному обстоятельству. Может, этот мужчина надеялся, что я буду умолять о встрече с ним, прежде чем подписать бумаги? Понимает ли он, что мою судьбу решили росчерком пера, которое даже не я держала в руках?
– Нам предстоит провести рядом всю жизнь, – замечаю я. – И я бы предпочла сделать это в приятной обстановке.
– Не вижу ничего приятного.
Очевидно, мой муж не слишком жизнерадостный человек. Я закатываю глаза, радуясь, что сейчас он меня не видит.
– У вас довольно красивый дом и столько денег, что вы можете ни в чем себе не отказывать. И никто
– Вы ничего обо мне не знаете, – резко перебивает он.
– Я буду счастлива, если вы дадите мне возможность вас узнать.
– Мне это неинтересно. Я также не хочу знакомиться с вами. Наш брак всего лишь сделка, ничего больше. И мне нужно только выполнить ее условия.
Я прижимаю платье к груди, словно стремясь физически защититься от невидимой раны. Неужели я ждала чего-то другого? На что я вообще надеялась? На историю великой любви? Ха! Той любви, о которой читают в книгах молодые девушки, на самом деле не существует. Я видела «любовь», которая связывала отца и Джойс. Вот она настоящая и, признаться, не слишком-то мной желанная.
Нет, я вовсе не ждала от него любви. Но, наверное, все же надеялась, что хотя бы здесь во мне не будут видеть обузу.
– Справедливо, – тихо произношу я.
– Вы хотите знать что-то еще? Или я удовлетворил ваше любопытство?
– В полной мере.
– Хорошо. Надеюсь, в этом доме у вас не возникнет проблем. Соблюдайте правила, и вы ни в чем не будете нуждаться, пока мы оба ступаем по этому миру смертных. Больше мы с вами никогда не увидимся.
Скрип кресла сообщает, что муж поднялся на ноги. Его шаги постепенно затихают вдали.
Я бы хотела добавить что-нибудь еще или хотя бы четко понять, что мне вообще нужно. Однако мне с детства запрещали испытывать какие-то желания. Лишь указывали, что я могу, а чего нет, и со временем я просто разучилась делать выбор. Утратила с рождения присущее всем людям умение решать самой за себя. Оно увяло и засохло оттого, что им никогда не пользовались.
Даже зная, что он ушел, я сижу на месте почти десять минут, просто глядя на чернеющие за окном деревья. Уже стемнело, и в свете убывающей луны почти невозможно различить их мрачные силуэты на границе леса. Но постепенно меня все сильнее охватывает странное чувство, как будто нечто смотрит на меня в ответ.
Не в силах бороться с беспокойством, я решаю вернуться в свою комнату. Однако, выйдя в коридор, слышу доносящиеся из главного зала шаги. Я медленно поворачиваюсь к ведущей в мое крыло двери. Потом, отбросив здравый смысл, на цыпочках подкрадываюсь к ней и прижимаюсь ухом к деревянной поверхности.
Оттуда доносятся приглушенные голоса, но я не могу разобрать слов. Они кажутся странными, чужими, как будто их произносят на незнакомом языке. Я осторожно приближаюсь к одному из окон, откуда открывается вид на круглую подъездную дорожку. Пусто. Возле дома нет даже кареты, в которой я сюда приехала.
Интересно, кто тогда разговаривает в зале? Здесь живет кто-то еще? Если верить Орену, в доме, кроме нас троих, больше никого нет. А вдруг он солгал? И если да, то почему?
«Соблюдайте правила, и вы ни в чем не будете нуждаться», – пообещал лорд Фенвуд. А Орен четко предупредил,
Ну и ладно. Я не возражаю быть в этом доме скорее приехавшей на длительное время гостьей, чем женой хозяина.
По возвращении в свою комнату я укладываюсь в кровать, отметив, что никогда еще не спала на таком удобном матрасе под столь мягким и теплым одеялом. Я быстро проваливаюсь в сон без сновидений…
И просыпаюсь через час от чьих-то леденящих кровь криков.
Четыре
Резко сев в постели, я прижимаю к себе одеяло на манер брони, как будто оно способно меня защитить. Крики резко стихают и теперь лишь эхом отдаются в ушах. Сердце бешено колотится в груди. Прерывисто, учащенно дыша, я бросаю взгляд на дверь. Вдруг сейчас ворвется какой-нибудь разбойник или еще кто похуже и убьет меня прямо в кровати?
К счастью, ничего не происходит. Воздух снова тих и неподвижен. Даже ветер не шелестит в кронах деревьев. Не стрекочут насекомые в ночи, не поскрипывает тихо старый дом.
Не знаю, как долго я так сижу, но вскоре из-за неудобной, неподвижной позы мышцы спины начинает сводить судорогой. Я резко выдыхаю, а после, стремясь хоть немного снять напряжение, выскальзываю из-под одеяла и набрасываю на плечи шаль. Подойдя к двери комнаты, я прислушиваюсь, но по-прежнему ничего не слышу.
Отдавая себе отчет в том, что выйти наружу – это безумие, я все же приоткрываю дверь. В окна струится серый лунный свет, такой же тусклый, как огонек единственной свечи, которая освещает целый коридор. Я озираюсь по сторонам, но никого не вижу.
Пробежав по коридору, я прислоняюсь к стене у одного из окон и осторожно оглядываю подъездную дорожку. Она пуста и такая гладкая, словно на ней только что разровняли гравий. Я быстро двигаюсь вперед, словно, задержавшись в полосе лунного света, могу в столь жуткую и неспокойную ночь стать чьей-то мишенью.
Добравшись до двери в конце коридора, прижимаюсь ухом к деревянной створке. И не слышу ничего – ни криков, ни разговоров, ни каких-либо движений. Дрожащей рукой я хватаюсь за ручку. Да, мне озвучили четыре очень четких правила, но это произошло до того, как я услышала крики. Что, если кто-то напал на нас и теперь мы в беде?
Я надавливаю на ручку, но она не поддается. Меня заперли внутри.
С бешено колотящимся сердцем я отступаю от двери и трясу головой, вознося молчаливую молитву непонятно кому. Я больше не в коридоре, а вновь в семейном поместье, в длинном шкафу под лестницей. Дверь заперта, и Хелена сообщает мне, что матушка выбросила ключ, поэтому я больше никогда не увижу солнечного света.
Буквально лечу обратно в свою комнату, ныряю в постель и сворачиваюсь калачиком, подтягивая колени к груди. Всю ночь я таращусь на окна, за которыми стеной возвышается темный лес, и напоминаю себе, что, если мне и в самом деле потребуется сбежать, достаточно просто разбить стекло. Я сумею выбраться.