В алфавитном порядке
Шрифт:
– Я люблю тебя, Лауа.
И, сам удивившись внезапному исчезновению р, повторил фразу, которая выговорилась точно так же:
– Я люблю тебя, Лауа.
– Что с тобой? – спросила она.
– Не могу п’оизнести букву, которая стоит между у и а.
Она засмеялась, крепче обняла меня и сказала:
– Не п’иду’ивайся.
В эту минуту я понял, что из нашего алфавита выпало р и нам страшно будет говорить от опасения выглядеть смешно всякий раз, как споткнемся
– П’осто я пьизнаю`сь тебе в любви.
Проклятое р торчало чуть ли не отовсюду.
– Не говойи так, – со слезами на глазах сказала Лаура. – А то кажется, что ты йешил подйазнить меня.
И она была права, это казалось шутовством.
Я уныло побрел обратно, хоть и понимал, что впервые в жизни ясно осознал разницу между буквой, словом и фразой. На самом-то деле это были совсем разные инструменты и отличались друг от друга, как отвертка от молотка, а молоток – от плоскогубцев, но все-таки раньше путались у меня в голове. Я не успел как следует поразмыслить об этом, потому что внезапно, покуда я искал улицу, выводящую из Лауриного квартала на пустырь, откуда было уж недалеко и до моего дома, меня охватило очень неприятное ощущение: показалось, будто ничего этого нет и как будто улицы, устав от своей безымянности, тоже стали терять свой реальный облик и по своей воле превращаться в смутно зыблющихся призраков.
Нельзя было сказать, будто чего-то не хватало, потому что и фонари, и редкие деревья, и подъезды оставались на месте, но словно тонули в испарениях тумана. Я так боялся, что улицы исчезнут или что благодаря своей невесть откуда взявшейся подвижности разбегутся в разные стороны, что бросился сломя голову к пустырю, а оттуда – к дому. Родители сидели в гостиной, смотрели телевизор. Без сомнения, они уже знали, что случилось с буквой р. Они обняли меня – да, и отец тоже, – приговаривая:
– До’огой наш, до’огой наш мальчик, мы так тебя любим.
Тут начался выпуск новостей, и появившийся на экране министр обороны и культуры (культу’ы, согласно новым нормам произношения) объявил, что только что удалось установить факт выпадения буквы, расположенной между п и с. Еще сообщил, что механизм исчезновения букв или целых слов определить не представляется возможным, поскольку этот процесс носит случайный характер и подчиняется неведомым науке силам, хотя, по мнению ряда экспертов, слова, исчезновение которых было зафиксировано ранее, обозначали в основном предметы домашнего обихода, из чего можно заключить, что исчезновение явилось следствием какой-то болезни, распространяющейся через семейный уклад. Что же относится к самой букве р, то, пока мы не лишились других букв, нельзя установить критерий действия. Соответствующие департаменты министерства обороны и культуры продолжают сбор и изучение данных.
Вслед за тем он сообщил, что в министерство поступают сведения о том, что некоторые улицы до такой степени утратили определенность расположения, что ими стало опасно пользоваться в целях попадания из одной точки в другую, поскольку они не всегда ведут в одном и том же направлении, отчего количество заблудившихся граждан возросло многократно и достигло тревожных величин. А потому настоятельно рекомендуется – по крайней мере, до тех пор, пока не определен характер проблемы (в
Министр не мог произнести р, однако сумел как-то высказать сожаление, что гордое слово родина сделалось ублюдочной у’одиной, а не менее звучные патриоты – невнятными патьиотами. Ну и под конец своего выступления предложил порадоваться тому, что в неприкосновенности остались пушка, танк, пистолет, штык, боеголовка.
– Да, конечно, – прибавил он, – каабин получился немного обко’нанным, но все же, если пьидется встать на защиту священных у’убежей нашей у’одины, стьеять и пойяжать живую силу пьотивника способен.
Ну и под занавес он порекомендовал соотечественникам собираться группами поквартально и хором выкликать «Танк, танк, самолет, танк, танк, самолет» и прочее, чтобы не потерялись слова, имеющие особое значение для обороны отечества. Власти наши полагали, что чем чаще повторять какие-то слова, тем меньше у них шансов сгинуть бесследно.
Я почувствовал, как боль растекается по ягодице, и понял, что на той стороне бытия мне делают укол. Перемешиваясь с голосом министра обороны и культуы, звучал голос матери:
– Мы очень перепугались. Трое суток был почти без памяти, с температурой сорок.
– Ангины – противная штука, а когда так долго держится жар – это ненормально, – ответил ей голос того самого фельдшера, который делал мне уколы, еще когда я был совсем маленьким.
Не открывая глаз, я раскинул руки и ноги, исследуя пространство вокруг меня, и убедился, что по-прежнему лежу в родительской кровати. Я немного приподнялся и с облегчением понял, что стенной шкаф – на своем месте и, если вытянуть немного шею, можно увидеть в зеркале свое отражение. Я взглянул и лишь через доли секунды узнал себя: я сильно похудел, а волосы не то отросли, не то были так всклокочены, что казались длиннее, чем обычно. Под глазами виднелись темные круги, и вообще, из зеркала на меня глядел другой человек.
Меня это одновременно и напугало и обрадовало, потому что плававшее в туманном стекле лицо могло бы принадлежать какому-нибудь романтическому поэту, портрет которого я видел в учебнике литературы. И я дорого бы дал, чтобы сейчас увидела меня Лаура – Лаура, да, я мог произнести ее имя полностью, как прежде, и, произнося, почувствовал на кончике языка вкус шерсти от ее свитера, возвращенный мне моим влажным дыханием, а в ладонях и пальцах – то ощущение, которое дарило им прикосновение к ее талии.
Мать проводила фельдшера и вернулась. Стала поправлять мне постель.
– Сколько дней я болен?
– Четыре, сынок.
Четыре. Значит, всего сутки минули с тех пор, как я спрашивал об этом в последний раз. В самом деле, в этом измерении время тянется медленно. Глаза привыкли к свету, он не резал их больше, и хотя я смотрел в окно, но не мог определить, утро сейчас или вечер, а спрашивать не стал: мне нравилась эта неопределенность. На улице было сумрачно и хмуро; дождь покуда только собирался, но свет был рассеянный, как в непогоду. Мать обняла меня, радуясь, что я очнулся, а я сказал, что проголодался, хотя на самом деле мне было просто интересно, остались ли по эту сторону бытия столовые приборы.