В Арктике мертвецы не всплывают
Шрифт:
– Вот это образцово-показательная жена! – громко восхитился Галаджев. – По волне и стуже – к дорогому мужу! Что там декабристки!
– Какая ещё декабристка? Все равно когда-то да придётся, – невесело отшутилась Виталина.
Когда вернулись на площадь перед гостиницей, Галаджев заметил Потвина. Лёжа животом на подоконнике своего номера, он вглядывался вниз.
Галаджев с силой притянул к себе девушку. Склонился, будто в поцелуе. Виталина дёрнулась возмущенно.
– Ц-сс! – предупредил Саша. Глазами
– А то! Чукча не дурак. Чукча геолог, – Виталина подмигнула.
Вышло даже быстрее, чем надеялся Галаджев. Потвин заявился на другой день до обеда. В костюме. Разящий одеколоном «Шипр» и деловитостью.
– Я уже прокачал ситуацию в пароходстве. И попал в цвет, – с важностью сообщил он. – Вечером отходит катер, как раз до твоего посёлка. Отбуксируют туда баржу с годовым запасом продуктов для смешанного магазина и стройматериалами для той самой школы. Удалось договориться насчёт тебя, хоть и пришлось попотеть. Катер «Ястребок» райпотребсоюза. Живо собирайся. Имей в виду: опоздаешь – с тебя и спрос. Я своё сделал.
К вечеру погода вновь переменилась. От летнего разморёна не осталось и следа – как не было. Небо – накануне насыщенное ослепительной голубизной, помутнело. Портовые здания подтаяли в тумане. С моря потянуло порывистым, обжигающим ветром. Неснятую волейбольную сетку рвало и мотало. Мокрый песок взлетал, будто мошкара, и хлестал по глазам.
Нужное судно Галаджев нашёл не сразу. Жизнь на портовых причалах кипела. Под погрузку-разгрузку встали прибывшие с караваном лесовозы. Выгружалось оборудование и вездеходы, грузились в трюмы связки брёвен. Визг лебёдок, гвалт, матюги грузчиков.
Лишь у дальнего причала отыскался «Ястребок», – спичечный коробок на фоне океанских судов. Пришвартованный катер, на корме которого громоздились четыре огромные 400-литровые бочки, мотало на стылых волнах. Кранцы из автопокрышек постукивали о мокрые доски причала. На берегу была свалена куча из метиза. Ветер бился в неё, норовя разрушить, отчего шум моря смешивался с металлическим грохотом. По сходням сновало несколько якутов, перетаскивавших метиз в трюм. Они подбегали к куче, хватали в охапку кастрюли, тазы, бельевые баки и, придерживая подбородком, возвращались на борт.
На причале Галаджев разглядел две нахохлившиеся фигуры. Кутался в брезентовый плащ Потвин. Подле него, на уголке потёртого фибрового чемодана, сидела сгорбившаяся баба в демисезонном пальтишке и слежалом пуховом платке, краем которого она закрывала лицо от пронизывающего ветра. Сам Саша принарядился в новенькое армейское обмундирование. Ловко на нём сидевшее, а главное – удобное, не стесняющее движений.
При звуках шагов Потвин обернулся, с деланным радушием протянул
– Проводить пришёл. Лично, так сказать, убедиться, что всё в порядке.
Саша спрятал усмешку. Ещё бы не в порядке. Потвин явился убедиться, что катер отчалит без Виталины.
Из рулевой рубки на седловатую палубу то ли вышел, то ли выпал костистый человек в бушлате и морской фуражке. Он ухватился за мачту, покачался, налаживая равновесие.
Не выпуская мачты, пнул сапогом подвернувшегося якута.
– Чурки хреновы! Только под ногами путаются, – разнесло ветром – вперемежку с отборным матом.
Покачиваясь, он добрался до борта. Вгляделся в людей на причале. Прокашлялся.
– Я – капитан катера Моревой. Сказали, будто посудомойку пришлют, – в никуда сообщил он.
Женщина поднялась. Коренастая, крепкая. На отёкшем лице обнаружились нелепые солнечные очки.
– Вершинина я! – угрюмо представилась она. – Надеждой Фёдоровной кличут. Можно просто – Фёдоровна. От Морпорта на сезон прислали. Стажа для пенсии добрать. Могу и по чистоте помогать.
Моревой, не ответив, всмотрелся в мужчин.
Потвин выступил вперёд.
– Это кинооператор Галаджев, – представил он Сашу. – Попутчик ваш до посёлка.
Моревой напряжённо соображал.
– Вас должны были предупредить в порту, – напомнил Потвин.
– Предупреждали – не предупреждали. Может, и предупреждали…Да и хрен бы с ним… Гена! – сообщил он свойски.
– Саша! – ответил Галаджев.
– Виталина! – послышалось сзади. Виталина в штормовке и полусапожках, тяжко отдуваясь, опустила на землю объёмистый рюкзак.
– Бежала. Боялась опоздать! – сообщила она.
Потвин посерел:
– Витали!.. Да что вы надумали? Обо всём же договорились! Вы на море гляньте. Хорошая волна перевернёт и – с концами.
– Это да, – согласился Гена. Море и впрямь свирепело. Катер постукивало кранцами всё энергичней.
– Говнюк не появлялся? – поинтересовался вдруг Моревой. Пассажиры на причале озадаченно переглянулись.
– Да не о вас я, – успокоил их капитан. – Механик мой запропал. Такой уркаган! Тюрьма по этой падле плачет.
– Замучаешься сажать! – ответили ему. Стоящих у трапа окатило густым сивушным духом. Подле них покачивался выступивший из темноты очень крупный мужик в бушлате, в болотных сапогах. Маленькие глазки на бурой, распаренной физиономии затянуло пьяной поволокой.
– Толян Вишняк, механик и штурман этой галоши, – представился он. Сжал волосатый кулачище. Икнул. К сивушному перегару добавился сильный чесночный дух. – Насчет волны – не боись, сухопутные салаги! Мореманы в болотах не тонут! Лапти ваши мне как два пальца!..
По трапу сбежали два якута – за остатками посуды.
Толян насупился.
– Копаетесь, звери?! – подобно капитану на палубе, он попытался долбануть сапогом по пробегавшему мимо якуту. Поскользнулся. Пьян он был просто изумительно.