В балканских ущельях
Шрифт:
Он так загорелся своими идеями, что не заметил, как его трубка погасла. Я поднял головешку и подал ему:
— Держи!
Он зажег табак и сказал:
— Видишь, я даже забыл о джебели! Но прав я или нет?
— Я бы мог во многом тебе возразить.
— Так возрази!
— Нет времени.
— Вот вы все такие, христиане. Вы обличаете нас, не пытаясь ничему научить, и хватаете без спроса. У кого лучше местечки, кто имеет влияние? Кто обогащается все больше? Армяне, хитрые греки, бессердечные англичане и гордые русские. Кто терзает
— Шимин, во многом ты прав, но не выплесни в запальчивости ребенка из корыта. Где ты набрался этих воззрений?
— Я познал все это своими ушами и глазами. Я работал во многих странах, был в Вене, Будапеште, Белграде. Ты можешь возразить мне?
— Да, могу. Ты смешал религию и политику. Ты ищешь причины болезни не в теле государства, а именно в нем сидит самая зараза.
— Ты можешь мне это доказать?
— Да, могу.
— Ну, давай, хотя стой! Издали донесся стук копыт.
— Слышишь? — спросил он.
— Да, слышу.
— Наверное, это он.
— Может быть.
— Жаль, мне так хотелось тебя послушать.
— Мы вернемся к этому разговору, когда закончим дела.
— А что нам делать сейчас?
— Он не должен меня видеть, ведь он меня знает. Постарайся заманить его в дом.
— Это будет несложно, если он, конечно, не проскачет мимо.
— Не должен. Сейчас достаточно темно. Я выйду на середину улицы. Если он поедет мимо, я схвачу лошадь под уздцы. Спешится — зайду в дом.
— А если это не он?
— Тогда мы ему ничего не сделаем.
Стук копыт приближался. Явно то была одинокая лошадь. Я притаился в темноте. Появился всадник. Он держался как раз в свете, отбрасываемом горном. Лицо я разглядеть не сумел.
— Эй, есть тут кто живой! — крикнул он. И, поскольку никто сразу не откликнулся, повторил.
Теперь у дверей показался кузнец.
— Кто здесь?
— Я нездешний. Кто живет в этом доме?
— Я, — ответил кузнец не совсем уверенно.
— А кто это — ты?
— Я — владелец этого дома.
— Это я и так понял, дурачина. Мне нужно твое имя.
— Меня зовут Шимин.
— Кто ты?
— Кузнец. Что, у тебя нет глаз и ты не видишь огонь, который тебе светит?
— Я вижу лишь то, что ты не только дурак, но еще и мешок с дерьмом. Подойди, мне надо спросить.
— Разве я раб или слуга, чтобы подходить к тебе? Кому надо меня спросить, тот сам подходит!
— Я на лошади!
— Так слезь!
— Это необязательно.
— Если у меня насморк или кашель, я что, не могу из-за этого работать? — ответствовал Шимин и вошел в дверь.
Всадник пробормотал несколько грубых слов, но подъехал на лошади поближе.
До сих пор я не знал, тот ли это, кого я жду. Но когда он приблизился к кузнице, чтобы спешиться, я понял,
Он привязал лошадь к двери кузницы и вошел в дом. Я скользнул следом. Кузнец прошел в большую комнату, туда, где лежала его жена. Поскольку чужой пошел следом за ним, я мог спокойно войти в дом, невидимый за ивовой перегородкой, и слышать все, о чем говорится. Человек стоял спиной ко мне, лицом к кузнецу. Женщина, похоже, немного пришла в себя, положила голову на руки и прислушивалась к их разговору.
Всадник упрекнул кузнеца, что он неприветлив с гостями, на что тот отвечал, что он приветлив только с честными людьми. Это было явной неосторожностью с его стороны.
— Ты что, считаешь, что я нечестен? — спросил тот.
— Да, я так считаю.
— Ты грубиян, каких мало. Откуда тебе знать, какой я. Ты что, меня знаешь?
— Да, я тебя знаю.
— Где же ты меня видел?
— Я тебя не видел, но слышал о тебе.
— От кого?
— От одного эфенди, который прямо называл тебя бандитом!
— Когда?
— Сегодня, совсем недавно.
— Ты лжешь!
— Нет, я говорю правду. И могу тебе это доказать. Я очень хорошо знаю, что ты у меня хочешь выведать.
— Но это невозможно!
— И тем не менее я знаю!
— Так скажи!
— Ты собираешься расспросить меня о Манахе эль-Барше и Баруде эль-Амасате.
Тот явно опешил:
— Откуда ты это знаешь?
— Все от того же эфенди.
— Кто это такой?
— Тебе ни к чему это знать. Если он сам пожелает,ты узнаешь.
— Где он?
— Этого я тебе не могу сказать.
— А если я заставлю тебя?
— Я тебя не боюсь!
— И этого не боишься? — Он вытащил кинжал.
— Ножик твой мне не страшен. Я здесь не один.
В этот момент я показался в проходе ивовой перегородки, и кузнец указал на меня. Человек обернулся, увидел меня и воскликнул:
— Дьявол! Это же дьявол!
От неожиданности он замер, да и я был поражен, признав в нем того, кто столь внимательно наблюдал за мной, когда я вел дервиша по улицам Эдирне. Вскрикнул он на валахском наречии. Значит, он уроженец Валахии? В такие напряженные моменты люди обычно не контролируют себя и заговаривают на родном языке.
Мне нужно было исправлять положение, подпорченное Шимином, — тому явно не следовало говорить, что он о нем что-то знает. Он должен был ожидать его вопросов, и только после этого мне следовало показаться.
— Это не совсем так, — ответил я тоже по-румынски.
— Нет, ты дьявол! — он пришел в себя, поднял кинжал, которым только что угрожал кузнецу, и спросил: — Что тебе надо? Я тебя не знаю!
— Этого и не требуется. Главное — я тебя знаю, славный мой!
Он сделал удивленное лицо, мотнул головой и заявил оскорбленным тоном: