В балканских ущельях
Шрифт:
— Я не могу.
— Почему?
— Ты ведь христианин!
— Но ты-то мусульманин — вот и клянись.
— Господин, если Москлан снова окажется на свободе…
— Молчи! — оборвал его хаджи. — Мы знать ничего не хотим об этом бандите. Хватит болтать!
— Отдашь дочку за Сахафа или нет? Да или нет?
— Да, да!
— Клянешься?
— Да!
— Бородой Пророка и всеми бородами халифов и верующих?
— Да.
— Твое счастье. Еще мгновение, и я не стал бы больше ждать.
— Господин, я могу идти? — дрожащим голосом воззвал
— Нет, мы еще не закончили.
— Ну что тебе еще от меня надо?
— Ты уже однажды давал мне слово и не сдержал его. Теперь же я хочу быть уверен до конца. Ты дашь свое согласие Сахафу, причем не только устно, но и письменно.
— Как это?
— Мы подготовим должным образом исбат 28 , а ты его подпишешь.
— Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.
28
Исбат — подтверждение, доказательство (тур.).
— Нет уж. Не отпускай его отсюда, — вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. — Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.
— Отличное решение.
— Но я никак не могу, — запротестовал красильщик. — Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.
— А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! — И хаджи потянулся к плетке.
— О Аллах! Аллах! — запричитал толстяк. — Я — кустик, зажатый между двух скал…
— Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.
— Это так, господин? — повернул он ко мне искаженное от страха лицо.
— Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.
— Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.
— Но этого мне недостаточно.
— Как? А что тебе еще нужно?
— Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.
— Они этого не сделают.
— Отчего же?
— Они не умеют писать.
— Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.
— Они этого не сделают, потому…
— Стой, Бошак! — прервал его чей-то голос — Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?
— Да.
— И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?
— Никому.
Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое «никому», он сказал:
— Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.
— А что скажет Москлан? —
— Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.
— Ну вот и хорошо, — произнес я. — Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.
— Так и не подписав? — обрадованно спросил он.
— Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.
— Во имя Аллаха не ходи, — прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.
— Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.
— Входи, входи, эфенди! — крикнул из дома нищий.
— Сиди, я с тобой! — сказал Халеф.
— Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!
Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину. Халеф достал револьвер, но тут же спрятал его, как только заметил, что люди в хижине отложили ружья в сторону. Я дал знак Омару, Сахафу и Оско, чтобы те вошли. Толстяк по-прежнему никак не соглашался. Уж очень он боялся Москлана; остальные же, особенно нищий, убеждали его подписать. Наконец он согласился. И вот Сахаф, довольный, вышел к своей лошади, держа в руках подписанный документ.
— А ты хочешь подписать, господин? — спросил он меня.
— Нет, мне это ни к чему. Ты, жених, следи лучше, чтобы невеста от тебя не ускользнула!
Я взял у Сахафа готовую бумагу и убедился, что составлена она по всем правилам. Все-таки Сахаф был превосходным стилистом. Но когда дело дошло до подписи пекаря, представление началось сначала.
— Сиди, может, лучше его повесить? — спросил меня Халеф скучающим тоном.
— Это успеется. Сначала доставим его к киадже. Ну-ка, ребята, хватайте его.
— Я уже подписываю! — завопил толстяк.
Все. Документ был готов. Сахаф повернулся к остальным и быстро получил от них не только подписи, но и устное подтверждение. Теперь, когда все было в порядке, Сахаф сказал:
— Теперь скачем в Енибашлы. Вы будете свидетелями при нашем обручении.
— Дайте мне отдохнуть, — заныл красильщик, — я так устал от…
— А ну давай! — прервал его Халеф, подталкивая его к выходу.
Тут я услышал стук копыт. Должно быть, всадник был уже близко, так как лесная подстилка гасила все звуки. У нас даже не было времени перекинуться словами, как он вошел. Представьте мое удивление, когда я узнал в этом человеке Москлана — того самого, который выдавал себя за Пимозу!
Как же ему удалось ускользнуть от кузнеца, если только он не… Но нет, для таких мыслей у меня не было времени.
— Проклятый негодяй! Вот ты где!
Эти слова явно предназначались мне. Я увидел направленный на меня пистолет. Прогремел выстрел, я бросился в сторону — даже не знаю, как сумел так 6ыстро среагировать — и в следующее мгновение ударил его прикладом штуцера в лицо. Он выронил оружие и с криком схватился обеими руками за лицо. В то же мгновение Халеф бросился на него и повалил на землю.