В балканских ущельях
Шрифт:
— Добро пожаловать, — сказал капитан. — Итак, где моя жена?
— Здесь, недалеко.
— Этого не может быть, мы искали ее повсюду, но так и не нашли. До сих пор все мои люди рыщут по окрестностям.
Мне не хотелось сразу ошарашивать его печальным известием, поэтому я сначала спросил:
— Твоя жена болела?
— Да, она больна уже давно. А почему ты спрашиваешь? Она мертва? Мне известно, что она долго не проживет. Врач сообщил мне об этом.
— Ты готов выслушать правду?
Он побледнел и беспомощно обернулся,
— Да, я мужчина, — твердо сказал он, — говори!
— Ее больше нет.
Оба мальчика громко заплакали. Отец ничего не ответил, только прислонился головой к стене. Грудь его тяжело вздымалась. Он боролся с рыданиями, которые рвались наружу. Только через какое-то время, преодолев себя, он повернулся ко мне и спросил:
— Где ты ее видел?
— В кустарнике, в десяти минутах езды отсюда.
— Покажешь?
Прежде чем я успел ответить, сзади раздался всхлип. Я обернулся. Там стоял старик. Он прикрыл рот уголком своего пиджака, чтобы не было слышно плача, но ему не удалось сдержаться, и он заплакал громко.
Капитан тоже не сдержался, дети вторили ему. Мне стало невмоготу. Я подошел к окну и выглянул, молча, потому что у меня в глазах тоже стояли слезы.
Через некоторое время оба мужчины взяли себя в руки. Капитан извинился:
— Не смейся над нами, чужестранец! Я очень любил мать моих детей. Это мой фельдфебель. Когда я потерял милость великого господина, он меня не покинул, как все остальные. Они с женой были единственным утешением в моем одиночестве. Как мне жить без нее дальше?
Я спросил у фельдфебеля:
— Здесь есть носилки?
— Да, господин.
— Приготовь их и обеспечь людей. Он ушел, и тогда я спросил капитана:
— Ты действительно мусульманин?
— Да, а почему ты спрашиваешь?
— А твоя жена — христианка?
Он испытующе посмотрел на меня и ответил:
— Нет, но у тебя, видимо, есть основания для такого вопроса?
— Да, я уверен, что она христианка.
— Да, она была другом неверующих. Когда я только приехал сюда, мне нужна была служанка, я взял старую женщину, не ведая, что она христианка. Заметил это только потом, когда она захотела обратить в свою веру мою жену. Я прогнал ее. С того времени Хара становилась все тише и незаметнее, она часто плакала и скоро заболела: худела и теряла силы.
— Скажи честно: ты не был жесток с ней?
Он ответил быстро, как будто ждал этого вопроса:
— А что, я должен был допустить, что она станет гяуром?
— Она все-таки стала христианкой, соорудила в кустарнике алтарь и молилась по обычаям христиан, но продолжала болеть и умерла. Она умерла во время молитвы. Да будет мир между вами.
— А ты христианин?
— Да.
Он долго смотрел мне в глаза. Видно было, как он борется с собой, потом он сказал:
— Это ничего, что ты не веришь. Веди нас туда!
— А ты не хочешь оставить детей дома? Они ведь слишком малы, чтобы
— Ты прав, пошли одни.
Мои спутники все еще стояли внизу, у двери. Увидев их, он сказал:
— Я думал, что ты один, потому как не слышал, что вы подъехали. Вы мои гости. Там дальше — конюшня, а здесь моя собственная гостиница. В башне я живу один. Вы можете проходить и располагаться.
— А где фельдфебель? — спросил я.
— Он пошел сообщить остальным, чтобы прекратили поиски. Мы пойдем одни.
Мои спутники поскакали к указанному зданию, а Халеф повел моего вороного. Капитан, увидев Ри, уже не мог отвести от него глаз. Он даже на мгновение забыл о своем горе.
— Это твоя лошадь? — спросил он.
— Да.
— У христианина и такой конь! Ты, должно быть, предприимчивый и богатый человек. Не забудь напомнить мне, что я должен отплатить тебе за твою доброту.
— Аллах создал всех людей и повелел им быть братьями. Тебе не за что меня благодарить, пошли.
Мы стали подниматься в гору. Добравшись до кустарника, я остановился. Он стал озираться:
— Это здесь?
— Да. Там, в кустах.
— В этой чащобе? Кто бы мог подумать. А как ты ее нашел?
— Не я, моя лошадь. Она заржала и встала как вкопанная.
Мы пробрались через заросли на ту самую крохотную полянку. Никогда не забуду сцену, которая произошла следом за этим. Увидев тело жены, он громко вскрикнул и бросился на землю рядом с ней. Он брал ее на руки, целовал в холодные губы, прижимался к щекам и любовно гладил по волосам. Наверное, он очень любил ее — и так жестоко с ней обошелся! Она скрывала от него свою веру. Какие же душевные муки она испытала!
Похоже, его посетили те же мысли. Теперь, держа ее на руках, он не плакал, впившись взглядом в ее черты, как будто пытаясь найти в них разгадку какой-то своей тайны. Потом задумчиво произнес:
— Она умерла от болезни под названием печаль. Наверное, это было моей ошибкой, когда я принялся спорить с ним:
— Она умерла в вере, а это свято. Христианство допускает женщин на небо, а ты хочешь украсть у нее это небо.
— Не говори так. Твои слова разбивают мое сердце. Она мертва, и я виноват в этом. О, если бы она хоть на мгновение открыла глаза, сказала хоть слово! Один взгляд, одно слово — но она ушла не прощаясь. И никогда уже больше я не увижу ее и не услышу ее голоса!
Я тихо стоял рядом. Он осмотрел венок из роз.
— Это не молельная веревка мусульманина, — задумчиво проговорил он. — На ней должно быть девяносто девять узелков, которые означают девяносто девять фраз из Корана. А на этом что-то другое. Что они означают?
Я объяснил ему.
— А ты можешь обратиться к Деве Марии?
Я сделал все, что он просил. Когда я закончил, он задумчиво сказал:
— Ты думаешь, она простит мне мои прегрешения?
— Простит, потому что была христианкой и любила тебя.