В Березках звонит колокол
Шрифт:
ВАЗА
Ленин узнал о необыкновенной вазе от одного из работников Совнаркома. В перерыве между заседаниями он позвонил Ленину и попросил его при случае взглянуть на открытое им «чудо»:
— Владимир Ильич, не пожалеете!
— Чудо, говорите? Надо посмотреть. Вот развяжусь со срочными делами и посмотрю непременно. Спасибо, товарищ!
И вот в одно из воскресений, неожиданно отменив поездку на охоту, Ленин объявил домашним:
— Вернусь через час-полтора. Возражений не будет?
Все дружно обрадовались:
—
Но напрасно родные ждали Ленина к обеду. С виноватой улыбкой появился он на пороге дома уже под самый вечер:
— Достоин и наказания и прощения одновременно. Но если выслушаете спокойно и до конца, я уверен, буду помилован.
— Что же поделаешь, слушаем — и спокойно и до конца.
Не раздеваясь, присев на краешек стула, Ильич прямо в передней начал рассказывать об удивительной вазе, и все сразу поняли, что речь идет действительно о чем-то очень значительном.
— Да, да, это именно чудо, тут нет никакого преувеличения. Чудо, созданное не резцом прославленного ваятеля, а руками безвестных мастеров, простых рабочих, может быть еще ни разу в жизни не видавших творений Репина и Рублева. На что только не способны эти люди! Смотришь на их работу и сам становишься умней и как-то благородней. Да, да, умней, выше и благородней во сто крат, черт возьми!..
Ильич поднялся со стула, глянул через стекло на потухающую зарю и вдруг спросил:
— А знаете, почему я пробыл там так долго? Ну, кто угадает?
Все молчали.
Ленин улыбнулся той доброй улыбкой, которую все так любили в семье:
— Солнца дожидался!
— Солнца?!
— Да, самого настоящего. Сказали, что ваза особенно красива при солнечном освещении, а день, как назло, выдался мрачный, серый; только под конец стало немного проясняться, и я увидел нечто совершенно непередаваемое! Слышите? Совершенно очаровательное! В будущее воскресенье вы убедитесь в том, что я ни капельки не преувеличил. Я сам вас свезу…
История не оставила нам никаких свидетельств о том, довелось ли Ленину показать вазу своим близким, но вмешаться в ее судьбу ему пришлось самым непосредственным образом.
О необыкновенной русской вазе скоро услышали кое-кто из высокопоставленных иностранцев. Богатые и спесивые собиратели всяческих редкостей жадно закружили над сокровищем. У одного заморского богача так разгорелись глаза, что он предложил за вазу такое, что дороже всяких денег, и настаивал на срочном ответе.
Об этом доложили Ленину. Так, мол, и так, Владимир Ильич, за вазу-то нашу дают цену неслыханную.
— Какую же именно?
— Страшно и говорить, Владимир Ильич.
— А все-таки?
— Пять новых, полностью исправных паровозов!
— Паровозов?!
— Паровозов.
— Пять штук? Вы не ошиблись?
— Ровным счетом.
— На полном ходу, говорите?
— На полном.
Ленин, волнуясь, заходил по комнате:
— Есть над чем призадуматься.
— В том-то и дело.
— Ну и каково же ваше мнение? Ваша цена какая?
— Мы
— Я один этого тоже решить не могу. Давайте вместе думать, взвесим все «за» и «против». Итак, вы хозяйственники — ваше слово первое.
— Россия разрушена, Владимир Ильич.
— Это, к сожалению, верно.
— Пять паровозов не шутка.
— Тоже правильно.
— Хорошая, стало быть, цена, красная.
— Превосходная!
— Вот и мы так рассудили, Владимир Ильич. Нищая Россия-то.
— А вот это уж, извините, полнейшая чепуха! Разоренная, разграбленная — верно, но не нищая, ни в коем случае не нищая! Запомните это раз и навсегда! Вы сами-то вазу видели?
— Видели.
— Так как же вы можете после этого Россию нищей называть? А? Стыдно мне за вас, товарищи, честное слово, стыдно!
Ленин, заложив руки за спину, еще раза два прошелся перед притихшими и смущенными хозяйственниками, помолчал и уже гораздо более миролюбиво спросил:
— Правильно я говорю или нет?
— Справедливо, Владимир Ильич…
Разговор был окончен, но никто из пришедших к Ленину с места почему-то не тронулся.
— Вам что-нибудь непонятно, товарищи? Тут нужна полная ясность позиции.
— Как же и что, Владимир Ильич, теперь сказать покупателю?
— Так и скажите: Россия не нищая. Ваза не продается. Ни за пять паровозов, ни за двадцать пять, ни за какие коврижки! Объясните темному, безграмотному, невежественному господину, что вазу создал гениальнейший художник современности — его величество рабочий класс России. Вы все меня поняли?
— Все, Владимир Ильич.
— Ну, что ж, тогда будем считать, что решение по данному вопросу принято единогласно.
Люди вышли. Ленин остался один. Он подошел к замерзшему окну, подышал на ледяную корку, через образовавшуюся проталинку увидел вдалеке заводские трубы с гривками быстрого, легкого дыма и вздрогнул: точно такие же трубы с такими же веселыми дымками видел он отраженными в стенках красавицы вазы. Только труб тогда было больше — дробясь и преломляясь в ее полированных гранях, они росли, множились, и не было им числа….
НАДПИСЬ НА КНИГЕ
В воскресенье под вечер в квартиру Василия Сергеевича Бармина постучали как-то необычно. Так никто в семье профессора не стучал.
— Кто тут? — не отворяя двери, спросила Мария Павловна.
Голос пришедшего был еще более деликатным, чем его стук:
— Не знаю, как вам и сказать. Я немножко знаком с товарищем Барминым.
Щелкнул замок. Из синего полумрака лестничной клетки навстречу Марии Павловне шагнул невысокий человек в пальто с поднятым воротником: