Шрифт:
Я сижу дома, дистанцируюсь, самоизолируюсь, разглядываю тонкий солнечный луч, который пробивается сквозь надутые тучи, и думаю о том, как я устала, как все время утомлена и какие крупные листья падают с каштана у меня за окном. Неприятно крупные. Все грустно и тоскливо. Осень. Я вспоминаю лето.
Не это лето, конечно! Этого будто бы не существовало, даже притворяться не нужно – я просто не помню. Карантин начался весной,
Тогда было жарко, сейчас холодно. Я кутаюсь в огромный кардиган, пихаю ноги под батарею: она едва работает, от нее они скорее мерзнут, а не греются, но мне нравится сидеть именно так. Я жду горячий чай с медом, тогда я ждала только чего-то – чего угодно – со льдом. Я притворяюсь, что моя квартирка – это тот дом, я притворяюсь, что хриплые волны поют мне колыбельную, что меня окутывает зной.
Я пишу – тогда я в основном притворялась, что делаю это.
Дом был огромный, дивный от подземной стоянки и до террасы на крыше. Среди лучших комнат мне досталась самая впечатляющая, потому что подруга меня любила и не скрывала, что гордится дружить с писательницей. Меня это не смущало. Скорее льстило, и как правило значило, что мне будут доставаться всякие приятные вещи: подарочные букеты раз в неделю, потому что подруга подписалась на рассылку и подумала обо мне, или билеты в любимые ложи в опере. Не думаю, что любила бы подругу меньше, если бы она перестала хвастаться мной или меня одаривать, но жаловаться на это я не собиралась.
Дом был огромный, комната – чуть больше всей моей квартиры. В ней были французские окна, которые всегда так впечатляют на короткое время и которые скоро начинаешь ненавидеть, потому что осознаешь – если не ты не хочешь, чтобы все, кто проходит мимо, все время на тебя смотрели, нужно
А людей бродило немало!
Моя подруга имеет (теперь, наверное, стоит говорить имела) привычку знакомиться с людьми в самых разных местах – от профессиональных конференций до очереди за кофе; приглашать их к себе погостить и забывать навечно. Тогда дома были: пожилая пара, с которой она подружилась на круизном лайнере, пять или шесть из ее студенток (признаюсь, ко всем ним я относилась по-снобски. Они изучали что-то связанное с искусством и пока умели вести только невыносимо пафосные разговоры, связанные с влиянием, мотивами, высказываниями. мне же все это было скучно. Я просто хотела мороженого или набраться). В доме был брат подруги, которого я побаивалась и избегала, со своей великолепной женой, которую я тоже побаивалась и избегала, – подруга рассказала, что они не были рады, что комната с открыточным видом досталась не им, а мне, и это меня смущало. Не настолько, впрочем, чтобы предложить поменяться. Они были с детьми (дочери было шестнадцать, и она была замечательная: у нее были зеленые волосы и классные кроссовки на высоченной платформе, она разговаривала восхитительным подростковым жаргоном и щедро делилась со мной сигаретами, потому что я разрешала ей курить около моих окон, где вежливо не ходили ее родители. Сын был слишком маленький, чтобы я обратила на него внимание).
Последней была изысканная пара. Подруга не могла вспомнить, как и где она познакомилась с ними, но это ее не слишком беспокоило. Они не выглядели маньяками, а если и собирались ограбить дом – тут подруга пожимала плечами – это же был не ее дом. Меня всегда впечатляла легкость, с которой подруга пользовалась богатствами родителей, и была к ним совершенно равнодушна.
Он был из тех невыносимых мужчин, всегда абсолютно уверенных, что все их обожают – в большинстве случаев справедливо, что раздражало еще больше. Он был высокий, красивый, уверенный. Она была сногсшибательная. Еще более статная, красивая, одна из тех пугающих, поражающих, прекрасных инстаграм-див. Я думала, таких не бывает, но она определенно была
Конец ознакомительного фрагмента.