В блеске огней
Шрифт:
Медленно покрутившись, я все поняла. Это было то время из моей прошлой жизни, которое я лелеяла. Тогда я была счастлива. Теперь это место было пустым и холодным без смеха. Я села на скамейку и взяла книгу.
— Я скучала по тебе, — прошептала я стенам, окружавшим меня, — Хорошо сюда вернуться.
Глупо было так себя вести, разговаривая с деревом, но в этот момент я чувствовала себя правильно. Как будто эти кусочки деревяшек понимали и узнавали меня. Мне нравилась эта мысль. Тем более, я была одна и могла сейчас казаться смешной настолько, насколько
Потрепанная книга, что я держала в руках, пахла старой бумагой и библиотекой. Мне нравился этот запах. Если можно так сказать, книга помогала мне выжить последние шесть месяцев. И если я могла совершить побег, то он был внутри этих страниц.
Усевшись по-турецки, я начала читать, а слова уносили меня в другое место. Пускай и с проблемами, которые были не моими, но они делали меня менее одинокой.
У меня появился шанс снова найти себя. Исцелиться, восстановиться и вернуть доверие моей бабули. И опуская голову, желательно в книгу, я верила, что я могу это сделать. Я хотела, чтобы Брэди Хиггинс целовал меня снова и снова, но я понимала, что это неправильно. У меня не было на это времени. Мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы изменить себя.
Я потерлась среди слов, время поглотило меня и, мой мозг закрылся от происходящего вокруг. Так было всегда, когда я читала книги. Поэтому я не слышала, как кто-то поднимается по лестнице, чтобы ко мне присоединиться.
Я подпрыгнула, когда услышала голос Гуннера.
— И как это я догадался, что ты окажешься здесь?
Прошлым вечером я скрылась без объяснений, однако он их заслужил. Но могла ли я сказать ему хотя бы часть правды, или я должна притворяться дальше? Я не уверена, что Брэди был честен с ним, или он соврал ему, чтобы защитить правду. Я не хотела лгать Гуннеру, но правда меня тоже смущала.
Это может породить странности межу нами, и я уже справилась с тем, что я и Брэди уже не будем такими же как прежде. Не могло быть и речи о возобновлении между нами дружеских отношений. Странность стала бы неловкостью, которая выстроила бы, между нами, стену. Гуннер обязательно бы это заметил.
— Эй, — все, что могла ему ответить. Это прозвучало слабенько и не честно по отношению к нему.
Он не принуждал меня к ответу за что, что я сбежала. Вместо этого он вошел внутрь и сел напротив меня, на металлический стул, и оглянулся, также как и я, когда вошла сюда. И вдруг я поняла, как же давно он сюда не заходил. Были ли его воспоминания сладкими с привкусом горечи, как и мои?
— Боже, он такой же, как и прежде, — пробормотал он, — даже пахнет так же.
Я кивнула.
— Кроме того, что тут больше не пахнет маленькими вспотевшими мальчишками и грязными носками, да, он все такой же.
Гуннер ухмыльнулся и посмотрел на меня.
— Ты уверена, что твои носки не воняли?
— Все именно так, как я и сказала, — ответила я и подмигнула ему.
Он усмехнулся, затем обратил внимание на книгу, которая лежала на моих коленях.
— Ты и раньше тут читала, или это для тебя впервой?
И в
Он не был бездушным, и он был моим другом. Когда я говорила ему правду, я чувствовала себя в безопасности. Это была часть нас. Когда мне необходимо было поговорить с кем-то, Гуннер всегда был готов меня выслушать.
— Я делаю это впервые, — ответила я, но хотела сказать еще больше.
— А меня тут не было пять лет. В прошлый раз, когда я был здесь, я притащил... девушку, и мы тут зависли. В тот раз я впервые потрогал женскую грудь.
Я скривила лицо, а он засмеялся и сказал:
— Что? Я ведь парень!
Я прекрасно осознавала тот факт, что он парень.
— Бедный домик на дереве, он не знал, что происходит. Он стал местом, для развлечения деток на ночь, он стал борделем, — конечно же, я его дразнила.
Гуннер рассмеялся, и я наслаждалась этим звуком. Он здесь. Мы много смеялись в этом доме. Это было наше место, где мы были свободными от взрослых.
— Он хорошо сохранился. Я ожидала увидеть тут гнилую лестницу и сорняки.
Гуннер пожал плечами.
— Это же часть собственности. Они не могут позволить себе, чтобы в поместье что-то плохо выглядело. Кроме того, это был подарок Ретту на его шестой день рождения. Это необходимо было защитить.
Горечь в его голосе, когда он упомянул старшего брата, удивила меня. Все, что мне было известно, то, что Гуннер обожал своего старшего брата. Что должно было случиться, чтобы это изменилось?
— Разве вы с Реттом сейчас не ладите? — мягко спросила я, не желая быть слишком навязчивой.
Он пожал плечами.
— Неа, мы отлично ладим. Он приезжает домой только раз в год на праздники, но мы иногда болтаем по телефону.
Но это не объясняло горечь в его тоне, когда он говорил о своем брате.
— Ох, — сказала я, потому что не хотела его оттолкнуть. Это не мое дело.
— Он всеобщий любимчик. Ты знаешь это. Ничего не изменилось. И не изменится.
Я знала об этом. Ретт определенно был самым любимым ребенком. Его родители очень гордились им, даже когда мы были детьми. Не было ничего плохого в поступках Ретта.
Они сохранили все это для Гуннера. Не то, чтобы было справедливым, но в этом доме так было принято.
Много раз бабуля приходила в комнату Гуннера, с тарелкой печенья, потому что у него снова возникали проблемы с родителями, однако бабуля была полностью на его стороне.
Даже будучи в курсе этого, я также знала, что есть кое-что еще. Под слоем. Что-то, что он прятал и, это бурлило внутри него. И что это, хорошо не закончится.
Однажды он взорвется и столкнется с множеством сожалений. Я решила его немного подтолкнуть. Лучший способ сделать его уязвимым и посмотреть откроется ли он. Не любопытство говорило во мне, а беспокойство за мальчика, который был всегда рядом со мной, когда я в нем нуждалась.