В бой идут 2
Шрифт:
– Привет, служивые!
– с ходу направился к стражникам Тарасик.
– Чомпе по заданию старосты уже убыл?
– Да уж полчаса как убыл, - кивнул один из стражников, чье лицо мне показалось знакомым.
– А вы что приперлись? Опять голову принесли?
– Да не, мы по делу, - отозвался Тарасик.
– Взяли подряд на зачистку подвалов ваших от крыс (он вытащил из рюкзака и продемонстрировал стражнику старостин ключ), но нас маловато осталось, сейчас к нам подкрепление должно прибыть. Вот и пришли проконтролировать, чтобы вы их случайно
– Какой еще лангет[4]?
– оскорбился стражник.
– Мы тебе кто - демоны-людоеды, что ли?
Семеновна злобно наступила Тарасу на ногу, и милейше улыбнулась стражнику.
– Да господь с тобой, служивый! Ты его не слушай, он у нас дураковатый. А если дураковатый становится при ключе, сам знаешь, его дураковатость сразу же вдвое увеличивается.
– Это точно!
– хохотнул стражник, - Вон хоть нашего интенданта взять. Дурень-дурнем, язык узлом завяжешь, пока объяснишь ему, что тебе со склада требуется. Но зато при ключе. Уж так он этот ключ любит, что, по-моему, и в сортире с ним не расстается. Сидит и любуется.
Стражник заливисто заржал, и, успокоившись, предложил:
– Ладно, садитесь вон там, в теньке. Портал оттуда как на ладони, если вдруг ваши полезут, сразу кричите.
Кивнув, мы отправились в тенек. Тенек - это правильно, время перевалило за полдень и жара становилась совершенно непереносимой. Не спасал даже ветерок - было полное ощущение, что сидишь под струей мощного промышленного фена.
Семеновна быстро отбила Митричу сообщение «Скачите, лошади, скачите![5]» и села в тени, отдуваясь:
– Ну и жара... Как эти маугли здесь живут? Здесь можно яйца в пыли придорожной запекать.
– Вот ты заладила со своими маугли...
– отозвался я.
– Ты у Киплинга что ли, ничего, кроме «Книги джунглей» не читала?
– А как их еще называть?
– отмахнулась Семеновна.
– Маугли - они маугли и есть. Можешь считать меня расисткой, если что.
– Да ладно тебе. Киплинг сам индусов еще хлеще называл.
– Например?
– искренне заинтересовалась Семеновна.
– Например, «наполовину демонами, наполовину детьми». В своем знаменитом неполиткорректном стихотворении «Бремя белых». У нас обычно первую строфу переводят как:
Неси это гордое Бремя -
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли -
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей[6].
Хотя у Киплинга черным по белому было «half-devil and half-child».
Внезапно заинтересовался даже Тарасик:
– Фига себе он расист, оказывается. Сейчас там за такое сразу - белый билет и «стоп-лист» во все средства массовой информации. Хотя, справедливости ради, сказано очень точно. Уж я-то на них насмотрелся, они и в самом деле во многом как дети. При всей их хитрости и уме - так же, как дети, хвастаться обожают, так же на «слабо» ведутся с полпинка... Да там вообще весь набор младших
– Ну, «стоп-лист» не «стоп-лист», - ответил я, - а с Киплингом англичане уже много лет и впрямь не знают, что делать. С одной стороны - расист, империалист и жутко неполиткорректный тип. Поэтому без особой надобности стараются о нем не вспоминать, ограничившись сравнительно невинными «Книгой джунглей» и знаменитой балладой «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». С другой стороны...
– Эй, демоны!!!
– вдруг крикнул стражник.
– Это не ваши лезут?
Судя по крикам «Ничего страшного, работаем четко, как на тренировке!» и «Что ты замер, баран, танкуй, танкуй, агро набирай!» - это были не наши. Но я, как и все остальные, на всякий случай вгляделся в лица рискнувших пришельцев.
– Не, это не наши!!!
– вдруг заорал Петька.
– Рубите их в капусту, дяденька, выносите к чертям собачьим!
И, снова присев на корточки, пояснил нам:
– Это Малиновский с дружками. Он меня в девятом классе «жиртрестом» обозвал. Так что там «с другой стороны», Дмитрий Валентинович? Очень интересно, вы же знаете, я читать люблю.
Я только горловой покачал. Ольга с Семеновной хихикали, Тарасик традиционно был невозмутим. O sancta simplicitas![7] Но я продолжил свою речь, не комментируя петькино поведение.
– С другой стороны, Киплинг, как к нему не относись, один из лучших английских поэтов, и совершенно точно - самый великий певец великой Британской империи. Той самой, над которой никогда не заходило солнце. Никто лучше его не воспел Империю и уже не воспоет. Поэтому, сколько я знаю, пусть не афишируя - британцы его и читают, и помнят. Как может англичанин, например, позабыть эти строки?
Наше море кормили мы тысячи лет
И поныне кормим собой,
Хоть любая волна давно солона
И солон морской прибой:
Кровь англичан пьет океан
Веками - и все не сыт.
Если жизнью надо платить за власть -
Господи, счет покрыт!
Поднимает здесь любой прилив
Доски умерших кораблей,
Оставляет здесь любой отлив
Мертвецов на сырой земле -
Выплывают они на прибрежный песок
Из глухих пропастей дна.
Если жизнью надо платить за власть -
Господи, жизнью платить за власть!
–
Мы заплатили сполна!
Нам кормить наше море тысячи лет
И в грядущем, как в старину.
Нам, давным-давно пошедшим на дно,
Или вам, идущим ко дну,-
Всем лежать средь снастей своих кораблей,
Средь останков своих бригантин.
Если жизнью надо платить за власть -
Господи, жизнью платить за власть,
Господи, собственной жизнью за власть!
–
Каждый из нас властелин![8]
Едва я дочитал, повисла пауза. Потом Тарасик тряхнул головой, словно стряхивая наваждение, и сказал с восхищением:
– Круто! Реально круто! Это откуда? Я хочу в оригинале почитать.