В боях рожденная...
Шрифт:
— Ну, если и так, Иван Никитич, то все равно повоевали неплохо — много гадов положили. Сраму на нашу голову быть не должно.
— Это, конечно, только недолго…
Мы помолчали.
— Пистолет у тебя в порядке?
— Полна обойма и запасная с собой.
— Последний патрон береги.
— Конечно, живыми не дадимся, Иван Никитич. Дивизия не погибла — это главное. За Днепром сил наберутся и еще так накостыляют фашисту…
Кирилл Иванович неожиданно замолчал и настороженно поднял голову. Сначала одна, потом другая макушки крепких ярко-зеленых елочек резко качнулись, послышались
Два фашистских солдата с автоматами на изготовку, опасливо оглядываясь, появились в десяти шагах от нас. Они перекинулись вполголоса несколькими словами и замерли на месте, видимо испугавшись шума, с которым продирались сквозь ельник. Так они стояли не шелохнувшись, видимо усыпляя бдительность советских бойцов, которые могли быть здесь, и, конечно, насторожились, заслышав треск сучьев: гитлеровцам, наверное, — как и нам, впрочем, — хотелось считать себя невидимыми.
Я не мог отвести глаз от вражеских лиц. Как же хотелось выстрелить! Но ведь сам же отдал приказ подчиненным по возможности не ввязываться в стычки, соблюдать маскировку.
Решив, очевидно, что бдительность противника усыплена, автоматчики разом дали несколько очередей, стоя друг к другу спинами. Хорошо, что мы лежали так близко от них — пули просвистели над нами, посбивав лишь верхушки елок. Дальше фашисты не пошли, повернули обратно.
— Ушли невредимыми, — прошептал Кирилл Иванович.
— Пока еще невредимые… Еле сдержался, — признался я Филяшкину.
Наконец-то на лес спустились сумерки. Стрельба постепенно утихла, с нами остались обычные лесные звуки: шум ветвей да редкое птичье попискивание. Можно было быть уверенными, что враг не сунется в лесную чащу на ночь глядя. Тем не менее, соблюдая осторожность, к нам по-пластунски подполз полковник Шварев.
Втроем мы наметили план дальнейших действий. Решили остаться в ельнике на ночь, а перед рассветом двинуться на восток к Днепру, который, по нашим расчетам, протекал не очень далеко. Переправляться предстояло вплавь. А пока надо было установить связь с другими группами полка. В разведку вызвался идти оружейный мастер сержант Дедов, с ним ушли еще два бойца. Я приказал выставить часовых и уснул сидя.
Мне показалось, что проспал всего несколько минут — на самом деле прошло часа три. Разбудили разведчики. Они обшарили лес в радиусе 10–12 километров, но не встретили никого из наших.
Умывшись росой, съев по куску хлеба, двинулись на восток, ориентируясь по компасу. Впереди шли головные дозоры, сзади — боевое охранение.
Вскоре рассвело, но из-за росы и тумана было зябко, солнце только начинало пробиваться сквозь переплетения ветвей. На открытых местах, особенно в низинах, туман держался густой-густой — это было нам на руку. Обильная роса предвещала жаркий день, но пока что мы ежились в промокших гимнастерках, влага проникала даже за голенища. Шли точно на восток, поскольку не знали местности, кратчайшего пути к реке тоже не знали. На душе было неспокойно: тревожила судьба остальных групп полка, мучила неизвестность.
Наша безмолвная колонна двигалась уже довольно долго, когда ко мне подошли два бойца из головного дозора:
— Вот,
Передо мной предстал средних лет мужчина в потрепанном, явно с чужого плеча, пиджаке, латаных штанах и рваных ботинках. Что-то в его облике было неприятное, не внушающее доверия. Я долго присматривался и наконец понял: ходит в таком замызганном наряде и в то же время очень гладко выбрит, слишком аккуратно причесан. Неприятные белесые глаза бегают по сторонам, уходят от взгляда собеседника.
— Кто такой? — спросил я.
— Крестьянин… с хутора.
— Что делаете в лесу?
— Немцы пришли, и я убег. Брожу вот…
— Давно?
— Не знаю. Несколько дней, должно.
— Бритвенный прибор при вас? Прихватили, когда убегали?
Задержанный смутился:
— Волос у меня плохо растет — болезнь такая.
Да, крестьянин был явно липовый. От кого он скрывался и скрывался ли вообще? А если это не крестьянин и не дезертир, а добровольный фашистский прихвостень?.. Как бы там ни было, местность он, очевидно, знал хорошо, если решился бродить в лесной чаще. Воспользоваться этим следовало обязательно, даже против его воли.
— Поведете нас к Днепру кратчайшим путем. Только честно.
«Крестьянин» согласился с неохотой. Риск в использовании такого проводника был, но, как нам казалось, небольшой. Даже если он был вражеский разведчик, то и тогда не решился бы вывести нас на немцев — от возмездия за предательство уйти не успел бы.
Днепр показался неожиданно и скоро. Расступились деревья, и мы оказались на густо поросшем кустарником берегу.
— Ну я пойду, — сказал проводник.
Мы его отпустили, о чем потом здорово пожалели.
Хуторянин ушел, и мы тут же о нем забыли. Рассыпавшись по берегу, искали подручные переправочные средства, да не так-то легко их было найти. В конце концов решили использовать несколько поваленных деревьев — они упали, но часть корней еще прочно держалась за землю. Не имея ни топора, ни пилы, мы тем не менее быстро отсекли корни и спустили наши плавсредства на воду — время торопило. Орудийная канонада слышалась уже где-то далеко на востоке: мы, видимо, изрядно отстали от своих.
Утро было в разгаре, но туман все еще стоял над водой. По команде уцепились руками за деревья и поплыли. Плыть мне было тяжело — мешало давнишнее ранение в левую руку. Помог боевой товарищ, все тот же оружейный мастер сержант Дедов — как мог, он подталкивал бревно к противоположному берегу, широко загребая одной рукой. Мы плыли в тумане, как в молоке, преодолевая довольно-таки сильное течение.
Проплыли, наверное, метров 10–15, не больше, и тут с берега ударили автоматы. Красные вспышки хорошо были видны сквозь туман.
«Привел-таки, мерзавец, — подумал я про нашего подозрительного проводника. — Довел до реки и побежал за фашистами».
Пули свистели совсем рядом. Впереди кто-то вскрикнул. Полковник Шварев — он плыл передо мной — скрылся под водой. «Убит!» — пронеслось в голове. Однако он тут же вынырнул и с помощью других положил на бревно красноармейца, видимо раненного. Автоматный огонь не прекращался, но стреляли явно неприцельно — густой туман служил нам защитой.