В боях рожденная...
Шрифт:
В тот же миг загорелся танк Васильева, затем второй, попавший в ров… В обоих танках начали рваться снаряды.
Неужели погиб Федя вместе с экипажем?!
Через верхние люки горящих танков фейерверками вылетали снопы искр и пламени. Я мгновенно очутился в танке. По броне, звеня, заискрились пули. Выглянул из верхнего люка, придерживая его рукой. Что-то сильно ударило и обожгло палец. Пуля, к счастью, только чуть оцарапала кожу. Соколов непрерывно строчил из лобового пулемета. Я открыл огонь из пушки
Вновь из-за туч вышла луна, и мы увидели немцев, ползущих к нашему танку с двух сторон.
„Сейчас подожгут“, — мелькнула мысль.
Я больше не мог опустить пушку. Мотор был заглушен.
— Федя, заводи!
— Не заводится, — ответил механик-водитель.
Я почувствовал, как танковый шлем поднимают волосы…
— Заводи воздухом, поверни вентиль!
Дудаков повернул вентиль аварийного воздушного запуска, и мотор заревел.
— Ну, гады, теперь я вам дам! — вырвалось у меня. — Сдай назад метров на тридцать, иначе я их не достану из пушки и пулемета.
Федя немедленно выполнил приказ, а башнер Захаров только успевал поворачиваться да еще бросил через верхний люк несколько лимонок по ползущим немцам.
Я опустил пушку почти до отказа и начал бить осколочными снарядами и из пулемета по окопам и ползущим фрицам. Соколов поливал беспрерывно огнем, меняя направление, замолкал только при замене дисков.
Остальные наши танки тоже отошли немного назад и вели дружный огонь. Строчили из автоматов и наши десантники, оставшиеся в живых.
Гитлеровцы затихли.
Ко мне на башню вскочил связной штаба батальона мотоциклист Субботин.
— Начальник штаба бригады приказал, чтобы ты сдал танк назад метров на сто! — крикнул он.
— Зачем?
— Штабная машина осталась без охраны, а в ней Знамя бригады.
Когда танк сдали назад, я увидел крытую штабную машину.
— Вон стоит гвардии подполковник, доложи, — сказал Субботин.
— Вы остаетесь здесь для охраны штаба, — приказал подполковник.
— Но как же так? — вырвалось у меня.
— Выполняйте последнее приказание.
— Есть, охранять штаб.
Неожиданно из темноты выскочил танк Т-34. Я кинулся навстречу ему. Остановил. Из верхнего люка показался командир танка. Пригласил его к начальнику штаба бригады.
— Пусть этот танк остается у штаба, а я не могу. У меня родные погибли в Сталинграде. Разрешите идти вперед? — попросил я.
— Ну что ж, — согласился подполковник, — желаю успеха.
Добежав до своей машины, я мгновенно вскочил в верхний люк.
— Федя, вперед!
В противотанковом рву виднелась светлая прогалина. К ней подходили наши танки. Это был проход. Федя с ходу проскочил его. Мы быстро мчались по улице и вели огонь. У перекрестка стали бить немецкие танки. Мы отвечали с места. Танк младшего лейтенанта Брославского
— Механик и радист погибли, — плакал Брославский.
Его, видно, крепко контузило, потому что он с трудом стоял на ногах.
Молочков зажимал правый глаз ладонью.
— Что с вами? — спросил я.
Он отнял руку, а вместо глаза кровавое месиво…
У меня спазма сжала горло. Молочков был очень веселый и остроумный парень. К нему подбежал наш санинструктор, находившийся в одном из танков.
— Федя, вперед! — крикнул я срывающимся голосом. — Дадим гадам за Сталинград и за наших друзей!..
Танк рванулся вперед. Мы быстро оторвались от остальных боевых машин. Шли с большой скоростью, а казалось, что идем слишком медленно.
— Федя, жми на всю железку!
Впереди за дымом и пылью маячили удиравшие немецкие танки. Я стрелял бронебойными снарядами, а Соколов пускал очередь за очередью. Федя вел танк, меняя направления, потому что фашисты драпали, отстреливаясь.
Вдруг со двора выскочила женщина, протянув руки к танку, плача от радости, и чуть не попала под гусеницы. Из переулка бежали два мальчугана с немецкими винтовками. Они стреляли в воздух, салютуя нам, и показывали стволами винтовок в сторону удиравших немцев. Я оглянулся назад. Наших танков не видно. На броне нет ни одного автоматчика — всех покосили гитлеровцы.
В горле стоял ком горечи, боли и в то же время радости, что мы освобождаем людей, что враг бежит. Не дать ему закрепиться — вот главное.
Проехали между двумя высокими кирпичными зданиями. Начинался большой пустырь. Впереди справа поднялся черный столб земли, а затем слева. Опять мелькнули вспышки.
„Бьют из орудий и из танков, гады“, — подумал я.
Трудно было прицелиться — Федя то и дело менял направление. Но все же я выстрелил раз, другой.
Впереди показался железнодорожный переезд.
„Надо его захватить, — решил я. — А там и наши подоспеют“.
Вот уже осталось метров 70 до переезда. Сразу за переездом что-то вспыхнуло, навел пушку и выстрелил. Правее — опять вспышка. Затем еще одна. Только начал разворачивать башню — сильнейший удар сотряс весь корпус танка… В ушах отдалось таким звоном, словно весь танк был звенящим колоколом, но я все же выстрелил. А тут второй удар… Все поплыло перед глазами… Третий удар угодил в борт. Снова удар по башне… Ее даже развернуло, а к ногам упал прицельный прибор. Полная машина дыма… Танк остановился…