В боях рожденная...
Шрифт:
— Не могу вести — нога перебита, — услышал голос Феди.
Вместе со стрелком-радистом вытащили Федю. Взяли под мышки и понесли к ближайшему дому! Нога у Дудакова ниже колена беспомощно болталась. Все лицо в крови… Кругом рвались снаряды и взвизгивали пули, а к нам бежала женщина и звала:
— Сюда, сынки, скорее сюда!
Мы затащили Федю во двор, а там был глубокий окоп. Опустили в него Дудакова, перевязали ему ногу, прикрепили дощечку, чтобы нога держалась ровно.
— Пить… Пи-ить! — просил Федя, с трудом выговаривая слова пересохшими губами. Временами он терял
Только тут заметил, что нет башнера. Я побежал к машине.
В это время появились наши танки. На них фашисты сосредоточили весь свой огонь. Танки развернулись и обходным путем стали пробиваться в сторону ГЭС.
Вскочил на башню. Сильнейший удар болванки ослепил и оглушил меня, отбросив на моторное отделение. Ноги онемели… Подтянувшись на руках к верхнему люку, я бросился в танк вниз головой. Башнер был без сознания. Он был на сиденье. Левая рука и голова свисали на люльку пушки.
— Василий Иванович, Василий Иванович! — тормошил его, стараясь привести в чувство.
— А… что? — смотрел на меня непонимающими глазами.
Я попытался завести мотор. С большим трудом выключил скорость. Выжал главный фрикцион, нажал на кнопку стартера — мотор не заводился… Нажал изо всей силы кулаком — завелся… Развернул танк и заехал за дом.
Дудакова надо было немедленно отправлять в госпиталь. И Захаров был ранен в руку и в бок. Женщины помогли перевязать ему раны.
— Пить! Пить! — просил Федя, теряя сознание.
Через передний люк его невозможно было протащить в танк.
Я обратился за помощью к женщине, которая бежала к нам и помогала перевязывать раны:
— Нет ли у вас досок или чего другого, твердого, чтобы положить раненого механика на моторное отделение?
Жалюзи и сетка погнуты и изуродованы. Женщина убежала. Через несколько минут принесла два больших листа жести. Мы положили их наверх, а на них Дудакова. Я сел за рычаги, а Соколов и Захаров поддерживали Федю. Повел машину вслед за ушедшими танками.
Немцы опять открыли огонь по танку. Впереди — слева и справа — и по бортам поднимались фонтаны черной земли, в люк летели комья. А наверху кровные братья… Надо их спасти. Хоть бы не попали!!!
Подвел танк к двум кирпичным домам. Чтобы проехать между ними, надо было развернуть танк вправо, а правый бортовой отказал… Пришлось остановиться, включить заднюю скорость, притормозить левым фрикционом и только тогда двинуться вперед… Снова танк забросало землей… Живы ли?! Нажал на всю железку газ… Мотор заглох… Снова завел и постепенно заехал за дом. Теперь мы в безопасности… Проехали несколько кварталов, встретили нашу мотопехоту.
— Скорей к тем домам, там уже нет немцев! — крикнул я подбежавшему лейтенанту. — Не знаешь, браток, где санитарная машина? — обратился я к нему.
— Видели на окраине города. Везите раненых туда, — посоветовал пехотинец, а сам с бойцами побежал к кирпичным домам.
„Значит, территорию закрепили“, — с радостью подумал я.
На самой окраине города встретили санитарную машину. В нее перенесли Федю. Он пришел в себя. Благодарил, что не оставили
Мы снова сели в танк. Я сел вместо механика-водителя. Захаров на мое место.
— Становись вместо башнера, — сказал я Володе Соколову. — Будешь заряжать пушку.
Соколов не падал духом:
— Прицельные приборы побиты, но мы будем стрелять с коротких остановок. Я буду через ствол наводить на цель.
Завел мотор, включил скорость, и танк рванулся вперед.
На перекрестке дорогу нам пересек начальник штаба нашего батальона гвардии капитан Геннадий Куз. Он махнул рукой, чтобы мы остановились. Я выглянул из люка. Куз свой танк узнал по номеру „1918“, который был написан крупными цифрами на башне. Он совпадал с годом моего рождения.
— А где механик-водитель?
— Сдали в санитарную машину. Перебита нога.
— Куда направились?
— В бой.
Куз приказал, чтобы я вылез из танка.
Из люка механика-водителя выглянул с забинтованной головой Соколов.
— Он тоже ранен?
— Да.
Из верхнего люка на передний лист брони вылез и Захаров.
Василий Иванович был весь черный от порохового дыма. Из разорванного рукава гимнастерки виднелся бинт. Захаров вообще был весь опутан бинтами, потому что все тело было иссечено осколками. Окровавленные бинты покрыты слоем грязи. Из-под рыжих бровей, которые казались опаленными, сурово смотрели серые глаза.
— Тоже ранен? — спросил капитан.
Но этот вопрос был излишним. Вылез из танка и Соколов. Я словно впервые увидел его. У него была забинтована голова. Кровь просочилась сквозь бинт и покрылась слоем пыли. Из разреза в брюках тоже видна окровавленная повязка.
Вместе с капитаном Кузом обошли и осмотрели танк.
Впервые увидели его „во всей красе“ при лучах взошедшего солнца.
От удара снаряда башенка шаровой установки вогнута вовнутрь. Из нее пулемет смотрит куда-то в сторону. От двух попаданий болванками башня в двух местах была расколота, зияли глубокие вмятины с отбитыми кусками брони. Перебитые жалюзи торчали острыми концами вверх. Воздухоочиститель смят, выхлопные коллекторы словно ножом отрезало. Огромная вмятина была у люка механика-водителя.
— Пять прямых попаданий, — сказал вслух капитан. — Как же танк двигался?
— На злости, товарищ гвардии капитан.
— Разворачивайте машину к штабу батальона! — приказал капитан.
Я сел за рычаги, а Куз показывал, куда вести танк. Поставили машину под густые деревья.
Штаб располагался в глубоком подвале. На поверхности была только небольшая пристройка. Вниз шли ступеньки. Пол подвала устлан соломой. Там сидел с рацией начальник связи батальона.
Соколов, Захаров и я сгоряча не чувствовали особенно боли от полученных ран. Да и ранения наши по сравнению с Фединым казались пустяковыми. Но прошло напряжение боя, и мы почувствовали боль. У Володи осколок впился в коленную чашечку. Он начинал скрипеть зубами, когда наступал на ногу. Башнер не подавал виду, но терпение его иссякало. Их сразу же отправили в госпиталь.