В боях за Карпаты
Шрифт:
...Перестук колес на стыках рельсов. С каждым часом все ближе столица. Из Пардубице, что под Прагой, сводный полк 4-го Украинского фронта выехал на Парад Победы. Полк включал все роды войск — пехотинцев, артиллеристов, летчиков, кавалеристов, саперов, связистов. В числе пяти батальонов был и наш танковый.
Непривычно было впервые после войны снова очутиться в пассажирском поезде. Мы разместились в небольших чистеньких чехословацких вагонах. Стояли у окон и смотрели на землю, по которой совсем недавно стремительным маршем, ломая сопротивление врага,
Мы ехали на восток, в Москву. Каждый прекрасно понимал, что ему выпало счастье представлять на Красной площади многомиллионную победоносную армию, повергшую самое страшное чудовище — фашизм.
Я смотрел на своих товарищей-однополчан: старшего сержанта Евгения Голубова — уроженца г. Кинешмы, рязанского парня старшину Сашу Хренова, их друга старшего сержанта Василия Шкуратовского, до войны работавшего механизатором в украинском колхозе. Теперь их мысли о параде. Обидно, что давно не занимались строевой подготовкой. Наверно, разучились шагать...
На каждой станции нас встречали чешские друзья. В их сердечном отношении к нам проявлялись братские чувства к Советскому Союзу, пришедшему на выручку в самую тяжелую годину.
Признаться, я был очень горд, что находился среди заслуженных воинов. Ведь мой фронтовой стаж составлял всего-то один год.
Помнится, 15-летним подростком приехал к дяде в Ленинград, чтобы продолжать учебу. В субботу приехал, а в воскресенье началась война. Пытался добровольцем записаться на фронт — не приняли. Несколько дней ходил рыть окопы, строить заграждения — ленинградцы готовились к обороне. Потом родственники отправили меня домой.
В Самарканде поступил на работу, но не оставил мысль попасть на фронт. Я был рослым и здоровым. В Харьковском танковом училище к моим назойливым приставаниям принять курсантом постепенно привыкли. Комиссар училища полковник Золотов даже заступился за меня, когда кто-то из командиров указал мне на дверь.
— Ну, зачем же так,— сказал комиссар.— Сыну кузнеца в самый раз наше училище. А что молод, то с годами учебы этот «недостаток» пройдет.
Так осенью 1941 года я стал курсантом. И только в мае 1944 года меня направили в действующую армию. Она в это время победоносно наступала по всему фронту.
...Вот и граница. Ни с чем не сравнимо чувство Родины. На нашей пограничной станции все бойцы высыпали на перрон. Люди целовали родную землю, обнимались и не скрывали слез.
Тут, на станции, пересели в поджидавший нас поезд. Поехали дальше. Всюду на остановках торжественные встречи, митинги. На вокзалах сотни людей, просят передать привет Москве, поклониться Мавзолею.
Мне жаль, что далеко в стороне остался Ужгород. Именем этого города не случайно назван наш 875-й самоходный артиллерийский полк.
От Шепетовки пошли всем знакомые места. Попутчики вспоминают боевые эпизоды, в которых сами участвовали.
Вспоминаю и я, что на броне наших машин был нарисован орел — символическая эмблема во время боев в Карпатах. Говорят: когда брат в беде, на помощь ему
Закованный в железо и бетон, перевал представлял собой неодолимую крепость. На подступах к перевалу мой экипаж получил задание произвести разведку боем. Нужно было вызвать огонь притаившихся в укреплениях и лесной чаще фашистских пушек, определить огневую систему обороны противника. Когда это сделали, неожиданно появились наши самоходные орудия и стали громить фашистов.
С боями мы одолели крутизну Карпат и прорвали неприступную, по убеждению гитлеровских военных специалистов, линию Арпада. Не давая врагу передышки и возможности оторваться, мы преследовали его по пятам.
27 октября моя самоходка одной из первых прорвалась на железнодорожную станцию Ужгород. Гитлеровцы не успели отправить в Чоп составы с награбленным имуществом. Горы и реки, взорванные мосты и разобранные мостовые, минные поля и искусственные рвы — сколько препятствий было на нашем пути!
...Я слушал, как солдаты и офицеры делились своими воспоминаниями о недавних боях, восхищался их подвигами и думал про себя: «Наш поход в Карпаты, пожалуй, тоже хоть кого удивит». Однако рассказывать о нем стеснялся. На моей гимнастерке были офицерские погоны, награды, но в свои 19 лет я, конечно, еще мало был похож на бывалого воина.
В начале июня приехали в Москву. Разместились в школе. И сразу включились в подготовку к параду. Каждый день занимались строевой.
Все мы радовались, примеряя парадное обмундирование. Для участников парада специально сшили форму. Помню, первый раз надел мундир с иголочки, стал в строй и, оглянувшись вокруг, не узнал своих товарищей. Такие мы все были нарядные, подтянутые, красивые. На этот раз репетиция на центральном аэродроме и по Садовому кольцу прошла блестяще.
Но на параде мы не были в этих костюмах. В ритуал внесли изменение, и танкисты оказались единственным родом войск, который на параде шел в боевой форме — в комбинезонах, танкошлемах и нарукавных крагах. Признаться, я поначалу жалел, что не в щегольском мундире. Но потом мне даже польстило, что для нас сделали исключение. Вид у нас был действительно бравый, выглядели мы по-фронтовому.
Наконец пришел этот знаменательный день. Красная площадь знала много военных парадов, но такого величественного, как Парад Победы, состоявшийся 24 июня 1945 года, древние стены Кремля еще не видели.
Еще до рассвета сводный полк 4-го Украинского фронта выстроился в Краснопресненском районе. В назначенный час с развернутыми боевыми знаменами во главе с командующим фронтом генералом армии А. И. Еременко направились к центру.
Нашему 4-му танковому батальону посчастливилось стоять прямо против Мавзолея. Я видел, как поднялись на него руководители партии и правительства. Их тепло приветствовали многочисленные гости на трибунах. Несмотря на дождь, площадь выглядела празднично, люди — торжественно.