В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста)
Шрифт:
Вернувшись домой, я последовал совету Хильгера и упаковал два чемодана, а кроме того, уложил в вещевой мешок самую необходимую одежду для русской зимы.
Костер во дворе посольства
Когда я в субботний полдень 21 июня 1941 года подъехал к посольству, мне пришлось оставить машину на улице, ибо во дворе посольства шла какая-то суета. Вверх поднимался столб дыма - там, видимо, что-то жгли. На мой вопрос, что там горит, "канцлер" Ламла ответил "по секрету", что ночью он получил из Берлина указание уничтожить оставшиеся в посольстве секретные документы, за исключением шифровальных тетрадей, которые еще понадобятся. И поскольку уничтожить документы в печах посольства оказалось не под силу, ему пришлось по договоренности
Так как до этого агрессивные армии Гитлера начинали свои действия по его приказу всегда на рассвете, я был убежден, что до начала войны остались считанные часы. Мне надо было во что бы то ни стало передать Павлу Ивановичу эти важные сведения. Но в первой половине дня я не мог незаметно выйти из посольства. Это удалось лишь после обеда. На случай крайней необходимости товарищ Петров дал мне номер служебного телефона, и теперь я впервые воспользовался им. Я позвонил не из дома, а из телефонного автомата с Центрального телеграфа на улице Горького, где всегда было много народа.
Вечером состоялась экстренная встреча. Я самым настойчивым образом просил его передать своему руководству, что за точность сообщенных ему сведений ручаюсь головой. Потом я спросил его, каким образом мне следует подключиться в Берлине к нашей борьбе. Он ответил, что не так страшен черт, как его малюют, и у нас есть еще время на выяснение моего вопроса.
Вечером я совершил прощальную прогулку по центру города, затем отправился домой, включил радио, но так и не поймал ни одной немецкой радиопередачи. Откупорил бутылку вина и выпил его. Настроение было подавленное. Вскоре после полуночи я заснул. Но спать пришлось недолго.
ТРАГЕДИЯ НАЧАЛАСЬ
Поздним вечером 21 июня Молотов еще раз пригласил в Кремль посла фон дер Шуленбурга. Как всегда, того сопровождал Хильгер. Беседа началась в 21 час 30 минут. Приведенное ниже описание беседы я позаимствовал из мемуаров Хильгера: "Молотов начал беседу с заявления, что он, к сожалению, вынужден заявить протест в связи с многочисленными нарушениями границы, в которых повинны немецкие летчики и которые в последнее время приняли систематический характер. Советское правительство также дало указание своему послу в Берлине сделать соответствующее представление имперскому правительству. Затем Молотов перевел разговор на отношения между Германией и Россией и заметил: у Советского правительства создалось впечатление, что правительство Германии в чем-то недовольно в отношении СССР. Если это связано с югославскими делами (накануне нападения гитлеровской Германии на Югославию Советское правительство заключило с ней договор о дружбе и ненападении. - Авт.), то он считает, что в достаточной мере пояснил этот вопрос в своих предыдущих беседах с послом. Тем большее удивление вызывают у Советского правительства слухи о подготовке Германии к войне с Советским Союзом. Эти слухи питаются тем, что правительство Германии совсем не реагировало на заявление ТАСС от 14 июня, а само заявление вообще не было опубликовано в Германии. Все это вызывает у Советского правительства недоумение, и оно было бы благодарно послу за соответствующие разъяснения.
Вопросы Молотова поставили посла в чрезвычайно затруднительное положение, и ему не осталось ничего иного, как заявить, что он не располагает на сей счет какой-либо информацией. Молотова это не удовлетворило. У него есть сведения о том, заметил он, что из Москвы уже выехали не только все экономические представители, но также жены и дети сотрудников германского посольства. Посол попытался объяснить отъезд членов семей сотрудников предстоявшим жарким московским летом. Причем в качестве последнего аргумента он добавил, что не все женщины уехали, - вот, например, "жена Хильгера осталась в Москве".
Телеграмма с сообщением о беседе Молотова с Шуленбургом была передана из Москвы в Берлин в 1 час 17 минут 22 июня с грифом "вне очереди, секретно". Но эта телеграмма в Берлине уже никого не интересовала. Несколько раньше, в 0 часов 40 минут, об этой беседе Молотова проинформировали советское посольство в Берлине, которому было дано повторное указание немедленно сделать представление Риббентропу или его заместителю. Но господин имперский министр и его заместитель уже в течение некоторого времени уклонялись от разговора с советским послом.
Последние часы в Кремле перед фашистским нападением
Описывая эти события, сошлюсь на известных советских деятелей, прежде всего на тогдашнего начальника Генерального штаба Красной Армии, ставшего позднее Маршалом Советского Союза, Г.К.Жукова.
Поскольку поступавшие в июне 1941 года сведения о непосредственных приготовлениях немецко-фашистской военной машины к нападению явно свидетельствовали об одном и том же, нарком обороны 13 июня просил у Сталина разрешения дать указание о приведении войск приграничных округов в боевую готовность. Сталин дал уклончивый ответ. Очевидно, в этой связи следует рассматривать и упоминавшееся уже заявление ТАСС, опубликованное 14 июня.
14 июня нарком обороны и начальник Генштаба были у Сталина, доложили ему о новых тревожных сообщениях и, пишет Жуков, о "необходимости приведения войск в полную боевую готовность".
Сталин задал вопрос: "Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы оба это или нет?"
Маршал Жуков рассказывает в своих воспоминаниях о том, какие меры принимались, чтобы не дать фашистской Германии повода к развязыванию военного конфликта. "Нарком обороны, Генеральный штаб и командующие военными приграничными округами были предупреждены о личной ответственности за последствия, которые могут возникнуть из-за неосторожных действий наших войск. Нам было категорически запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения И.В.Сталина".
Вечером 21 июня начальник штаба Киевского военного округа доложил, что к пограничникам явился перебежчик - немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Жуков тотчас же сообщил об этом Сталину и наркому обороны. Сталин приказал им приехать в Кремль. Он был явно озабочен. "А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?" спросил он. Нарком обороны твердо заявил, что, по их мнению, перебежчик говорит правду. Советские военачальники предложили дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность.
Следует отметить, что все это происходило за несколько часов до немецко-фашистского нападения.
Но давать такую директиву приграничным военным округам Сталину все же казалось еще "преждевременным". "...Может быть, вопрос еще уладится мирным путем", - сказал он и дал указание подготовить короткую директиву. Попытке мирного урегулирования должны были служить описанный выше разговор Молотова с Шуленбургом, а также повторное указание советскому послу в Берлине немедленно встретиться с Риббентропом или его заместителем. Но, как уже отмечалось, советский посол был лишен возможности выполнить это указание. Ни Риббентроп, ни кто-либо из других высших руководителей нацистского МИД не пожелали 21 июня или в ночь на 22 июня принять представителя Советского Союза. Зачем, собственно? Ведь хозяева фашистской Германии стремились к войне, к уничтожению Советского Союза, к захвату миллионов квадратных километров советской земли.