В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста)
Шрифт:
Это прозвучало как явная угроза. Я ответил Крюммеру, что хорошо понимаю всю взрывоопасность подобных вещей, но не счел возможным уклониться от выполнения данного мне поручения и прежде всего от того, чтобы доложить руководству по всей форме о результатах моей служебной командировки. И никто не должен сомневаться, что я помню о своем долге не разглашать служебную тайну.
"Ну, тогда все в порядке. Хайль Гетлер!" Сказав это, Крюммер отпустил меня с миром. Это была моя последняя встреча с ним. И, конечно, я был чрезвычайно удивлен, когда спустя несколько лет - в конце 1945 или в начале 1946 года - в редакцию газеты "Берлинер цайтунг", в которой я тогда часто публиковался, на мое имя пришло длинное письмо из английского
Я не знал, кто стоял за угрозами Крюммера, но сделал для себя вывод, что впредь мне следует проявлять большую осторожность. Ведь я мог поставить под угрозу не только самого себя, но и Ильзу Штёбе и других товарищей. И встречу с Альтой, о которой мы уже договорились, я использовал для того, чтобы рассказать ей о моей поездке и о связанных с ней беседах в МИД. Я предложил Ильзе принять ряд особых мер предосторожности, чтобы никто из нас не мог подвергнуть опасности другого и порученное ему дело.
Меня обеспокоили вид и поведение Ильзы Штёбе. Сразу же согласившись с моим предложением, она рассказала об одном происшествии, случившемся незадолго до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз и встревожившем ее.
В течение ряда предыдущих лет, сказала Ильза, она поддерживала особую связь с Центром. По соображениям безопасности она не могла устанавливать контакты с другими группами Сопротивления в Берлине. О деятельности таких групп она кое-что знает от своей старой знакомой и подруги Эрики фон Брокдорф. (Она также погибла в мае 1943 года на гильотине. - Авт.) Эта специальная связь с Центром теперь прервана. А запасной канал на случай особой необходимости стал ненадежным.
Во время одной из ее последних встреч со связным, советским товарищем, за ними увязался уличный фотограф. Он несколько раз сфотографировал их, и они не смогли помешать ему. Она сразу же рассталась с советским связным, и они разошлись в разные стороны. Мнимый фотограф пошел вслед за ней, настойчиво требуя, чтобы она назвала ему свои фамилию и адрес для пересылки фотографий. В конце концов ему удалось навязать ей свою "фирменную карточку". Чтобы отделаться от него, она назвала ему ложную фамилию и дала вымышленный адрес, а также уплатила часть денег за фотографии, обещав, что через два дня зайдет к нему, так как ей очень хотелось бы получить фотографии. Наконец ей удалось отделаться от этого человека, которого она сразу же сочла за шпика гестапо. Но теперь она опасается, что и за советским товарищем могли увязаться шпионы гестапо. Во всяком случае, сказала она, следует полагать, что ее фотография сейчас находится в специальной картотеке гестапо.
Советского товарища, с которым она поддерживала связь, сказала Ильза Штёбе, в Берлине уже нет - он уехал, очевидно, в начале войны. Из надежного источника она узнала, что адресом "музыканта" Курта Шульца, который сообщил ей я, пользоваться пока нельзя. Таким образом, нам не остается ничего иного, как попытаться установить собственные контакты. У нее, правда, есть еще возможность передачи, от случая к случаю, важной информации, однако источники этой информации следует держать в тайне.
Из публикаций о "Красной капелле", появившихся после войны в ФРГ, я узнал, что гестапо действительно имело такую фотографию. Доктор X., переживший войну и концлагерь, рассказывал мне, что во время его допросов речь шла о такой фотографии. Гестаповцы не знали, что с ней делать. Им не было известно, чья это фотография, когда они уже
Я не стал расспрашивать Альту о деталях "возможной от случая к случаю" связи с Центром. Это было бы против правил конспиративной работы. Но теперь мне кажется, что посредницей здесь была Эрика фон Брокдорф, о которой мне часто говорила Ильза Штёбе.
Я, со своей стороны, предпринял попытку установить связь с товарищем, которого мы оба знали и который в то время находился за границей, а именно в Бухаресте. Ни Ильза, ни я не видели какой-либо возможности поехать в обозримом будущем в Бухарест. Стало быть, следовало попытаться побудить этого товарища, который мог более-менее свободно передвигаться, поскорее приехать в Берлин. Мы условились о том, что если встреча с ним состоится, то я буду говорить с ним только о восстановлении моей связи с Центром.
Отдавая себе отчет, что мое письмо этому товарищу - другого пути связаться с ним мы не видели, - по всей вероятности, не раз будет вскрыто цензурой, я сочинил безобидный текст и направил его в миссию Германии в Бухаресте с просьбой переслать письмо адресату, который там должен быть известен. В качестве отправителя я указал свою фамилию и место своей службы в Берлине. Я писал ему примерно следующее: после многолетнего пребывания за границей я снова в Берлине. С радостью узнал, что он и его супруга находятся в Румынии, которую по берлинским меркам можно назвать страной с молочными реками и кисельными берегами. И если у него и его супруги есть возможность послать мне посылку, это было бы мне чрезвычайно приятно. А еще больше меня порадовало бы, если бы он во время своего ближайшего визита в Берлин, который, надеюсь, не заставит себя долго ждать, выберет свободный вечерок для доброй дружеской встречи.
Примерно в конце ноября или в начале декабря 1941 года у меня с Альтой состоялась продолжительная беседа, в ходе которой мы обсудили военную обстановку. Что касалось хода и перспектив войны, мы пришли к оптимистическим выводам, хотя в то время шло новое крупное наступление фашистских войск, для обеспечения которого немецкому командованию пришлось отвести часть боевых сил с Ленинградского фронта и с юга. Стянув огромные военные силы на Центральный фронт, Гитлер и его генералы надеялись, что до наступления глубокой зимы им все же удастся захватить Москву.
Мы располагали сведениями о том, что в высоких военных штабах и в некоторых политических центрах "третьей империи" все более широкое распространение получали весьма пессимистические оценки обстановки. Среди населения росли сомнения в "непогрешимости" фюрера. Большие потери на Восточном фронте угнетающе действовали на настроение людей. Они также влияли и на умонастроения многих сторонников нацистского режима и его попутчиков. Противники нацистского режима, которых на какое-то время подавили террор и безудержная военная пропаганда, снова приободрились.
С громкой пропагандистской трескотней и неслыханным прямым нажимом на все слои населения был проведен сбор поношенной зимней одежды для "храбрых солдат Восточного фронта" - это было обставлено как гвоздь кампании по организации "зимней помощи". Указанная кампания, сопровождавшаяся разнообразными призывами выдержать любой ценой все тяготы, содействовала в конечном итоге, несмотря на всемерное разжигание националистических страстей, отрезвлению широких кругов населения, все еще веривших в возможность быстрой, окончательной победы. Неужели не было известно раньше, спрашивали себя многие почитатели Гитлера, что зима в России обычно бывает холодная и что зимой солдатам требуются зимние вещи?