В чужом доме
Шрифт:
Жюльен вышел на улицу. Когда он садился на велосипед, хозяйка открыла дверь магазина и подошла к краю тротуара.
— Я не стала говорить при господине Петьо, — сказала она, приложив палец к губам, — но прошу вас ездить быстрее. Я только что видела, как вы возвращались; если б мой муж узнал, что вы двигаетесь так медленно, он бы очень рассердился.
Ее улыбка стала еще лучезарнее. Она добавила:
— Ну, скорее в путь, милый Жюльен. И главное, ничем не отвлекайтесь по дороге!
Жюльен нажал на педали. Улицы оживились. Он ехал среди прохожих, зачастую идущих прямо по мостовой.
Жюльен в ответ вздыхал и разводил руками. У него уже давно ломило темя и спина взмокла от пота; под ложечкой сосало, ноги подкашивались. В промежутке между поездками он забежал во двор к Морису, который мыл сито под краном.
— Справляешься? — спросил Морис.
— Ничего, только вот голова разболелась.
— Я забыл тебе сказать. Когда много поездок, как сегодня, или очень тяжелые корзины, засовывай под шапку один-два свернутых платка. Легче будет.
Жюльен снова уехал. Люди, одетые по-воскресному, возвращались по Гимназической улице. Неожиданно его догнал какой-то велосипедист и поехал слева от него. Это тоже был мальчик из кондитерской, с корзиной на голове.
— Ну, как идут дела в фирме Петьо?
— Ничего, — сказал Жюльен. — А у тебя?
— У меня тоже ничего. А монетки как, сыплются помаленьку?
— Чаевые? Да, кое-что есть.
— Ты прямо едешь?
— Да.
— Ну, а я сворачиваю на Монетную. Передай Морису привет от Зефа.
Мальчик исчез в переулке. Жюльен едва успел разглядеть его круглое и очень смуглое лицо под шапочкой, надвинутой до самых бровей.
Жюльен встречал его еще несколько раз в течение утра. Каждый раз они махали друг другу рукой и улыбались.
Чем ближе к полудню, тем гуще становилась толпа и труднее было ездить.
— Медленно идет дело, — говорил господин Петьо. — Не знаю, как ты управишься.
Госпожа Петьо все улыбалась и повторяла:
— Привыкнет. Нужно, чтобы он освоился с городом и адресами.
Иногда мать хозяйки оставляла кассу и выходила свернуть сигаретку. Она скручивала ее, затягивалась и курила, сплевывая в печь. Оглядывала Жюльена с головы до ног.
— Твоя шапочка совсем помялась, — говорила она. — Поправь ее. Экий ты! И пуговица на куртке у тебя отлетела. Совсем оборванец. В таком виде нельзя появляться перед клиентами. Возьми щетку и почисти обувь.
Она говорила, не выпуская окурка изо рта. И часто капля желтой слюны стекала по ее подбородку или по папиросной бумаге до самого пепла. Хозяйка сновала между столовой и магазином, бросаясь то к телефону, то к корзине с пирожными, то к книге заказов. Хозяин часто выходил из цеха, отодвигал занавеску на стеклянной двери и наблюдал за тем, что делается в магазине. Оказавшись в столовой один, Жюльен тоже посмотрел туда. Покупателей было много. Мадемуазель Жоржетта, несмотря на помощь Колетты, едва успевала
Наконец улицы опустели. Мастер ушел. Был уже час дня. Виктор поднялся в спальню. Морис выносил воду из бака. Покончив с этим, он переоделся и быстро сделал несколько поездок. В магазине Жоржетта и продавщица раскладывали пирожные на опустевшие блюда. Через приоткрытую дверь столовой со двора было видно, как Клодина накрывает на стол. Перед очагом дремала старуха с окурком, прилипшим в уголке рта.
Жюльен вздохнул, когда хозяйка дала ему последний адрес. Он быстро съездил и поставил на место велосипед. Остальные уже садились за стол. На хозяине был костюм в зеленую клетку — для игры в гольф.
— Ну, что же вы! Скорее подавайте на стол! — сказал он.
Мальчики побежали в цех. Морис открыл дверцы и вытащил из печи большое блюдо цветной капусты, обжаренной в сухарях, потом маленькое блюдо, где капуста была без соуса.
— А это, — сказал он, — для старухи.
— Она ест отдельно?
— Да, ей нельзя из-за диабета есть соленого, но мы так ее любим, что не можем о ней не позаботиться.
Он взял щепотку соли и посыпал цветную капусту, предназначенную для старухи. Перевернул капусту и посолил еще.
— Ты с ума сошел, — сказал Жюльен, — она будет ругаться. Это ж нельзя есть.
— Ничего! У нее глотка так обожжена табаком, что она не разберет. Виктор наверняка туда подложил не меньше соли. Уж я-то его знаю!
— Но ведь она заболеет!
Морис кивнул головой.
— Хоть бы она подохла, — сказал он.
Они понесли блюда.
Старуха сидела между дочерьми, держась прямо, словно проглотила аршин, и мерила каждого высокомерным взглядом. Она положила окурок в пепельницу, стоявшую рядом с тарелкой. Тут же лежал пакет табаку, пачка папиросной бумаги и спички. Жюльен смотрел, как она кладет капусту себе на тарелку. Она попробовала, ткнула несколько раз вилкой и, показывая пальцем на другое блюдо, захныкала:
— Да, вам хорошо, вам все можно есть! Если бы вы только знали, как это противно — овощи без соли!
Она протянула руку к солонке.
— Мама, ты поступаешь неразумно, — сказала госпожа Петьо.
— Мама, тебе же нельзя соли, — сказала Жоржетта. Старуха взялась за солонку. Хозяйка схватила ее за руку.
— Мама, будь благоразумна.
— Я только чуть-чуть, в честь воскресного дня, ну самую чуточку, — жалобно стонала старуха.
— Зря, выходит, я вам отдельно готовлю, — заметил хозяин. — Только время теряю.
Старуха обернулась, злобно сверля его глазами. Скривив рот, она воскликнула:
— Хотела бы я посмотреть, как вы ели бы цветную капусту на воде с пресными сухариками! Кажется, что жуешь вату. Попробуйте сами.
— Ладно, мама, успокойся. Я посолю тебе немного, только позволь мне это сделать самой.
Хозяйка насыпала несколько крупинок соли в тарелку матери. Старуха возбужденно зашевелилась, попробовала и, изобразив некоторое подобие улыбки, сказала:
— Вот не бог весть сколько, а сразу лучше. Видите, я неприхотлива.