В чужом клане

Вэл Веден

— У меня такое подозрение, что это оказалось не быстрым делом, — сказал я.

— Не быстрым, — согласился жрец. — На это ушло несколько десятилетий. Но в конце концов все теневые королевства были запечатаны божественной печатью.

— И твари оттуда больше не могут проникнуть к нам? — уточнил я.

— Одиночные иногда проникают, — с сожалением отозвался жрец. — Все же со времени наложения печатей прошло больше тысячи лет. Но по одиночке теневые твари немногим опасней обычных демонов и монстров, с которыми справляются маги, мастера А-та и мои собратья.

Фреска,

изображающая пятый аватар, отличалась от остальных. Если те выглядели как реалистичные картины среза жизни, то в этой все, начиная с ярчайших красок, особенно переизбытка золота, и заканчивая фигурой богини, было слишком — слишком ярким, слишком слепящим, слишком неестественным. И сама богиня тоже — кто бы ни создавал эту фреску, несомненно использовал магию, поскольку кожа богини светилась изнутри. Она была больше самой жизни, а все изображенные там люди — не более чем плоские блеклые фигурки, существующие лишь для того, чтобы оттенить ее величие.

— Хейма-Победительница, — произнес жрец с таким глубоким благоговением, какого не удостоился ни один из прежних аватар.

Я пригляделся к нижней части фрески — то, что сперва показалось мне черной пожухлой травой у ее ног, было крохотными фигурками демонов, мертвых или умирающих.

— Три века назад богиня спасла людей от самого страшного нашествия демонов со времен Прибытия. Она остановила их мерзкого владыку и развоплотила Костяного Короля, его первого военачальника. Она развернула орды Темного Юга и заставила вернуться в океанскую бездну Великого Кракена…

Мне вспомнилось то существо со множеством щупалец, которое я увидел глазами Корневой Башни. Тоже кракен, только мелкий, как Башня сказала. Интересно, насколько велик был Великий Кракен? Жаль, что на этой фреске на него не было и намека.

Я отступил на шаг назад, изучая картину, и вновь обратил внимание на руны, которые огибали рисунок и выглядели больше узорами, чем словами. Но если приглядеться, то можно было их разобрать.

— «Высшая цель — выживание человечества», — прочитал я вслух. — «Высшее благо — процветание человечества».

Именно эти две фразы повторялись на фреске вновь и вновь. И не только на ней — посмотрев вбок, я увидел на соседней то же самое.

— Что это?

Жрец сложил руки у груди.

— Это главная заповедь Церкви.

Звучало как-то пессимистично, особенно первая часть.

Хотя, с другой стороны, в этом мире, в окружении монстров и демонов, такая заповедь и была самой естественной.

Я протянул руку, обводя пальцами ее самые первые руны, и вдруг ощутил, что падаю, но не на каменный пол, а куда-то в бездонную черноту.

Одно, два, три мгновения — и чернота рассеялась, явив реальность, совсем не похожую на прозрачное спокойствие храма. Передо мной и надо мной возвышался город. Не Броннин. Этот чужой город был явно больше и старше, его стены в три раза выше, его ворота украшены кованными узорами, а ров вокруг его стен, заполненный ядовитой водой — каким-то образом я сразу понял,

что она ядовита, — был широк, как река.

Но все его защиты не имели значения, потому что всего через несколько мгновений после того, как я на него впервые взглянул, он вспыхнул черным огнем.

Я никогда не видел такого огня прежде. Черные языки пламени пожирали стены, превращая крепкий камень в песок, расплавляли ворота, высушивали воду во рву. Кто бы ни направил это пламя на город, силу он ни экономил.

Вот стены пали и за ними я увидел дома, людей, сизый дым — дым от черного пламени был таким же, как от обычного. Пламя надвигалось, не щадя никого…

Реальность сдвинулась вновь, и я опять увидел тот же город, опять целый, только в этот раз его осаждали полчища тварей, напоминающих гигантских сверчков, каждый размером с лошадь. Они ползли вверх по стенам, даже, кажется, не замечая гибели своих собратьев, которых убивали защитники города.

И опять изменение реальности, только теперь на город нападало не живое. Теперь на него шли десятки гигантских смерчевых воронок, вспыхивающих молниями, громыхающих все ближе и ближе…

—…господин! — донеслось до меня будто откуда-то из глухой ямы. — Господин! Что с вами? Очнитесь!

Реальность сдвинулась еще один раз, и я увидел рядом с собой встревоженное лицо жреца. Оказывается, я, опираясь спиной о ближайшую колонну, медленно сползал по ней на пол, а бедняга-жрец пытался удержать мой немалый вес одной рукой, другой вцепившись в свою трость, чтобы не упасть самому.

— Что с вами было?! — спросил жрец, убедившись, что я больше не собираюсь падать.

— Я… — перед моим мысленным взором все еще стоял город, только что трижды атакованный и, возможно, погибший. Что это было? Опять воспоминание? Но почему такое странное, будто разные вариации одного и того же события?

— Я почти не спал сегодня ночью, — произнес я наконец. — Не привык к такому, вот голова вдруг и закружилась. Прошу прощения за беспокойство.

Оправдание было слабым, но придумать ничего лучше я не смог.

— Я прежде полагал, что молодежь способна танцевать всю ночь напролет, а на следующий день вести себя как ни в чем не бывало, — пробормотал жрец.

— Ну… я тоже так думал, — я сделал несколько осторожных шагов, но реальность больше не менялась. Значит, причиной послужило то прикосновение к рунам на фреске. Так, зарубка себе на памяти — никогда этого не повторять!

— Благодарю вас, светлейший, за ваше время и рассказ, — я склонил голову, сложив руки у груди в замок.

— Приходите еще, — предложил жрец, мягко улыбаясь. — И аватары Пресветлой Хеймы, и ее служители совершили немало других славных деяний, запечатленных на стенах этого храма, мне будет в удовольствие рассказать о них. Вы никого не потревожите, до конца фестиваля я в храме один, — на последних словах его улыбка пропала, а на лице промелькнуло печальное выражение.