В чужом клане
Шрифт:
— Почему они принесли извинения? — спросил я и с секундным запозданием понял, что прозвучал мой вопрос как-то черство. В том смысле, что мне стоило одобрить такое великодушие, а не удивляться ему.
Вана а-Корак не обиделась. Лишь посмотрела на меня со знающей полуулыбкой.
— Аль-Ифрит очень интересный клан. Средний уровень магических сил, никаких особенных способностей, да еще это демоническое наследие, которое в свое время принесло им немало проблем. И посмотри, чего они добились. Всего за три века из обычной семьи превратились в Старший клан, породнились с императорской семьей, рассадили своих союзников
— И вы знаете, как у них это все получилось?
Вана а-Корак долила себе чая.
— Они… — она сделала паузу, явно подбирая нужные слова. — Они очаровательны. Харизматичны. Дело не только в приятной внешности, хотя она не помешает, ведь люди инстинктивно склонны доверять тем, кто красив, но в их умении подбирать правильные ключики к сердцам. Люди быстро забывают нанесенные аль-Ифрит обиды, но долго помнят благодеяния, хотя, сам понимаешь, обычно все бывает наоборот. А еще аль-Ифрит умеют не ссориться с важными людьми, — она взяла истекающий медом пряник и жестом предложила мне тоже угощаться.
Я не мог бы сказать, что слова а-Корак об аль-Ифрит несли для меня новую информацию, хотя мне и было любопытно сравнить свое восприятие с чужим. Сейчас меня больше интересовал конкретный момент в ее речи, который и был ответом на мой вопрос — аль-Ифрит извинились, поскольку сочли ее труппу «важными людьми», с которыми не стоит ссориться. Но почему? Всего лишь не захотели лишаться талантливых исполнителей для своих будущих фестивалей? Или они знали об этих лицедеях что-то еще?
— Как Кассия? — спросил я. Чай и пряники сегодня принесла другая актриса, не имевшая с ваной а-Корак родственных связей, а саму ее внучку я не видел.
— Затащила к себе в комнату подружек и сидит там с ними, отказывается выходить, — отозвалась лицедейка со вздохом. — Ей всего четырнадцать, перепугалась. Я всегда ее берегла, отпускала только в сопровождении взрослых, а тут — безопасный город, благословенный фестиваль, расслабилась. И вот…
Четырнадцать? Значит, девчонка была еще младше, чем я думал.
— Благодаря тебе, Рейн, ничего непоправимого не произошло, — вана а-Корак серьезно посмотрела на меня. — Прими мою искреннюю благодарность. И если я или моя труппа что-то можем для тебя сделать, скажи.
— Ну-у, — я потер подбородок. В памяти вновь всплыли прежние мысли о том, чем еще, кроме выступлений, могли зарабатывать лицедеи. И это, пожалуй, даже объясняло внимание аль-Ифрит. Уж они-то наверняка знали то, о чем я мог только догадываться. — Я буду очень признателен, если вы никому не расскажете обо мне.
Вана а-Корак продолжила выжидательно смотреть на меня, и я пожал плечами.
— Ну и все, собственно.
— Очень скромная просьба. Конечно, я ее выполню, — она улыбнулась.
— Что это? — жрец с любопытством смотрел на засахаренные кусочки фруктов, нанизанные на тонкие черные палочки.
— Бин-тан, кажется, — отозвался я, припоминая то, что говорил мне торговец, потом вытащил из пакета такие же засахаренные ягоды. — А вот это бин-лу. И то, и другое — местная сладость.
Гостиница, где пекли пирожки с заварным кремом, находилась на другом конце
— Действительно, в столице мне такое не попадалось, — согласился жрец.
Он с энтузиазмом вгрызся во карамельные фрукты, а я смотрел на него, пытаясь за уже привычным фасадом внешности и поведения увидеть… другое. Но не получалось.
Белые сектанты вообще хоть как-то отличались от обычных людей?
Черные сектанты должны были отличаться — с их поклонением демоническому богу, участием в запрещенных ритуалах, скверной, которая наверняка касалась их сути и искажала ее. Но белые отвергали все демоническое еще яростнее, чем сама Церковь. Они были защитниками идеала. Жаль только, что таким, как я, в этом идеале не было места.
Я вздохнул.
— Что вас тревожит, Рейн? — привычно доброжелательным тоном поинтересовался жрец. Со второго дня нашего общения он начал называть меня по имени, но продолжал говорить «вы».
Естественно, я не мог сказать, что меня тревожила его прежняя и, возможно, существующая до сих пор, принадлежность к белой секте.
— Без благословения Небесных Лисиц город так изменился, — сказал я. — Будто совсем другое место, и обитают в нем другие люди.
Жрец отложил сладости в сторону и задумчиво потер подбородок.
— Да, вчера мы одновременно почувствовали уход Лис, а новый фестиваль, увы, будет лишь через год. Теперь остается лишь вспоминать, каково это было. Вы ведь с самого начала ощутили их благословение, раскинутое над городом?
Я кивнул.
— Будто теплое пушистое облако радости жизни.
— И вы ведь видели самих Небесных Лисиц? — мечтательно-задумчивым тоном продолжил жрец. — Скажите же, они все как на подбор невероятно красивы!
Я открыл рот — и закрыл. Нет, мне определенно были нужны еще лицедейские уроки. Много-много лицедейских уроков. Потому что я был практически уверен, что выражение моего лица изменилось и выдало жрецу тот факт, что да, Лисиц я видел.
— Вы, светлейший, их встречали? — попытался я сменить направление вопросов.
Жрец чуть нахмурился.
— Конечно, встречал… Рейн, в том, что вы видели Лис, нет ничего дурного. Напротив, такая способность означает благоволение к вам Пресветлой Хеймы. Скрывать это нет никакой нужды.
Хм… Голос жреца звучал вроде бы искренне и ничто ни в выражении его лица, ни в движениях тела не выдавало лжи.
— Благоволение богини? — повторил я. — В каком смысле?
— Умение видеть Небесных Лисиц — очень редкая способность и обычно идет рука об руку с рядом других. Все вместе это называется даром этера, — ответил жрец и на мое недоумение пояснил: — Этер — это общее название для слоев реальностей, невидимых обычным людям. Например, когда Небесные Лисы спускаются на землю, для глаз простых людей они выглядят такими же людьми, и только те, кому богиня благоволит, те, кто читают этер, видят реальный облик Лис… Кстати, мне еще вчера подумалось, что у вас, Рейн, есть этот дар. Я говорю о том моменте, когда вы ощутили уход Лис; вы даже, помню, тогда изменились в лице. А ваше описание «пушистого облака», окутавшего город, один в один совпадает с тем, что рассказывают другие благословленные.