В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина
Шрифт:
— Кого привезли, обалдуи?
— Зека.
— С такой помпой? Откуда?
— Штрафной лагерь Нижний Хатыннах.
— Других больничек мало на пути? Вы бы еще с Чукотки сюда хлам свозили. Кто приказал?
— Комендант Ягодинского УЛ капитан Адоскин.
— За что такие привилегии штрафнику?
— В тоннеле третьего забоя обвал произошел, так этот мужик на плечах поперечные балки держал, когда подпоры рухнули, тридцать два человека из шахты выпустил, проверяющих в том числе. Трех офицеров. Потом надломился, его
Варя подбежала к носилкам и откинула шинель.
— В операционную срочно.
Конвоиры не тронулись с места. Мазарук кивнула, и только тогда они побежали по ступеням наверх, Варя за ними.
— Извините, Елизавета Степановна, у нас такое бывает, — оправдываясь, сказал главврач.
— И этот доходяга балку выдержал?
— Вряд ли он выживет. В предсмертной агонии силы умножаются, я слышал о таких случаях. Один смертельно раненый солдат состав с места столкнул и освободил переезд от вагонов. Человек — существо еще мало изученное.
— Да, сколько ни изучай, загадок все больше. Проводите меня, доктор, к одиночкам.
По лестнице они поднимались молча. У дверей Лиза остановилась.
— Если этот штрафник выживет, переправьте его сюда. Здесь условия лучше. Дальше видно будет.
— Большое спасибо, Елизавета Степановна.
Она так и не поняла, за что ее благодарил врач. Ему-то какое дело?
Обход Лизы носил формальный характер. Она хотела видеть, как люди могли поменяться за короткий срок, если им предложить нормальную еду, не принуждать к тяжелому физическому труду, не выгонять на мороз и дать подумать. Первым навестила узника каменного мешка, который поразил ее своей стойкостью.
— Привет, Кистень! Помнишь меня?
Дверь за спиной Лизы оставалась открытой, автоматчик порог камеры не переступал.
Лизу поразила чистота. У бывшего доходяги отросли волосы, лицо бритое, под кожей появилась плоть, но взгляд не изменился, зек смотрел на нее с той же усмешкой и снисходительностью, будто не она, а он пришел к ней в камеру.
— Как можно тебя забыть, Кожаная фея? Вшей больше не боишься?
— Здесь их нет. О чем думал?
— О том же, о чем в каменном мешке. Следствие веду. Хочу перед смертью выяснить, кто убил мою жену.
— Получается?
— Не очень. Глуп, матушка боярыня. Так это ты меня сюда определила?
— Я, Петр Фомич. Решила, что здесь тебе лучше будет думаться. Закончишь свое следствие, поделись результатами.
— Непременно, душа моя.
Мимо камеры монаха Мазарук прошла, не заглянув в нее. Она не знала, как вести себя со священниками. Трюкач ей был понятней и по возрасту, и по духу. Дверь распахнулась, Лиза переступила порог. Чудеса. Перед ней, закинув ногу на ногу, сидел красавец-блондин и читал книгу.
— Привет, Трюкач. Вижу, грамоту вспомнил, читать научился, а на Митрохина донос писать отказывался.
— Доносы не
— Ба! Да ты знаешь мое имя?
— Так ты же одна такая на всю Колыму. Как тебя не знать.
— Это какая же такая?
— Сцена из «Ромео и Джульетты» в нашем сценарии не предусмотрена. Чем обязан? Обратно отправить хочешь? Сил набрался, могу и кайлом помахать.
— Успеешь еще, Родион Платоныч.
Вот таким она себе представляла принца, с которым в девичестве мечтала пойти под венец. Ему бы своего белого коня отдать, достойные доспехи надеть, цены бы не было. Лиза поймала себя на том, что слишком пристально разглядывает блондина, и немного смутилась.
— Я тут тебя в кино выискивала и можешь себе представить, нашла. Красиво прыгаешь с кручи в бешеные реки.
— Тебе список фильмов составить?
— Сама разыщу. Однажды уже нашла, и вот ты здесь, гусар.
— Спасибочки за передышку.
— Закурить хочешь?
— Не откажусь.
Лиза достала портсигар, одну папиросу взяла себе, остальные высыпала на стол арестанта.
— В следующий раз еще принесу.
— Балуешь ты меня, Елизавета Степановна.
— Ты того стоишь. Видишь, как я откровенна.
— Тебе можно. Никто не узнает.
— Вот, вот. Достался бы ты мне лет десять назад…
— Не судьба.
— А взял бы такую, как я?
— Да десять лет назад ты другой была. Колыма не только зеков ломает.
— Зато чувства усиливает. Настоящее от фальшивки быстро отличить можно. Здесь душа оголяется, как зубной нерв, одни волком воют, другие губу закусывают. Увидимся еще, гусар.
— Спичку-то дашь?
Лиза достала из кармана золотую зажигалку и бросила узнику.
— Дарю. Чтоб не забыл меня.
Она выкинула свою папиросу и вышла из камеры.
Зря она к нему зашла, только душу высохшую растеребила. Зачем ей это нужно? Больше она к нему заходить не будет. Только глупости всякие в голову лезут.
Лиза поспешила переключить свое внимание на другого узника. Ее интересовал Важняк, которого она еще не видела, но много о нем слышала. В камеру бывшего следователя она вошла с некоторым волнением и порозовевшими щеками.
— Здравствуйте, Матвей Макарыч.
Высокий худощавый мужчина в роговых очках встал.
— Здравствуйте.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно.
— Жалобы есть?
— Нет.
— Вы немногословны. Обычно следователи говорят много.
— Сейчас вы следователь, а я заключенный. Мне собираться?
— Нет. Время еще не пришло.
— И когда оно придет, вы сами не знаете.
— Вы правы, не знаю. Может быть, вы знаете? С вашей-то проницательностью.
— Нас готовят к участию в какой-то игре. Тот, кто ее затеял, очень умный человек, и разгадать его планы я не берусь. Вариантов множество. Одно понятно, испытание нас ждет серьезное.