В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

Март Михаил

— Тремя камерами, брака быть не может. Такой прыжок повторить невозможно.

Они подошли к высокой белой палатке.

— Возможно, Марк Львович. Его сегодня делать не следовало, а при ровной погоде сделать можно.

— Ты о чем это, Родя? Побереги мое сердце, третьего инфаркта я не выдержу.

— Все позади, Марк Львович. Дело сделано. Просто сегодня был очень сильный встречный ветер, могло снести в сторону или прибить к стене. Но я не выходил на вертикаль до последнего, и все получилось.

— Сумасшедший. Обманул меня. И все из-за билета на самолет?

— Следующий рейс на Москву через два дня, ждать не

могу. Если Анфиса родит без меня, я этого не переживу, со мной случится первый инфаркт, а больной я вам не нужен.

— Ладно. Забыли. Лети. Но помни, больше десяти дней я тебе дать не могу, трюков с лошадьми у нас полно, а эти бестолковые казахи только шуметь умеют. Главный герой картины ты!

— То-то меня даже в титрах нет.

— Зачем тебе титры? Важно, что люди тебя видят на экране.

— Особенно в «Смелых людях». Гурзо все видели, меня никто, а я там чуть себе хребет не сломал.

Толстячок похлопал трюкача по плечу и отправился на площадку — отдавать новые команды, его фальцет повысился до визга, пухлые пальчики показывали людям их места.

— Ты чего здесь копошишься, Роза? — спросил Родион, войдя в свою палатку.

Женщина в синем халате выпрямилась и обернулась.

— Собираю ваш реквизит, Родион Платоныч, хочу убрать к себе на время вашего отъезда. Мне не нравятся эти местные люди из массовки, уж больно нахальные. Еду воруют, ходят, где им вздумается, в палатки заглядывают.

— Да, с едой здесь дела плохо обстоят.

— Вот, вот. Деньги они не крадут, их тратить негде, а у Марка Львовича зажигалку сперли. Золотую. Он очень расстроился, но скандала поднимать не стал. Теперь ваших ножей найти не могу.

— Моего набора?

— Да, да, в синем футляре.

— Ладно, найдутся. Чемодан собран, пора ехать.

— А обед?

— Машина ждет. Надо пользоваться, пока дали, не то отберут. Широкий жест режиссера объяснялся взаимной симпатией.

Родион Чалый снимался во всех фильмах Марка Фельдмана, который работал в приключенческом жанре, Фельдман старался идти навстречу лучшему трюкачу киностудии, вот и теперь выдал ему машину и своего личного шофера.

— Поехали, Володя, — бросая чемоданчик на заднее сиденье «эмки», скомандовал Чалый.

— Успеем, я уже знаю дорогу в аэропорт, как свои пять пальцев, пятый раз еду за последние две недели. Директора картины отвез, Марию Николаевну отвез, у нее спектакли на этой неделе, Баяна тоже отвез, его в комитет по кинематографии вызвали. Сте-паныча вчера отвозил.

— Зачем Баян комитету понадобился?

— Ты чего, Родя? Какой комитет? Баян отчеты строчит на всех и каждого. Дятел он, а не Баян. Со всеми вась-вась, а потом телегу на тебя в контору писанет. Сволочной тип. Его даже Марк побаивается.

— Не замечал, у меня с ним нормальные отношения. Мужик как мужик, с водочкой часто подчаливает.

— Не к тебе одному. Ты держи с ним ухо востро.

— Мне бояться нечего.

— Так каждый думает.

Шофер долго еще рассуждал, но Родион заснул, усталость взяла свое. Разбитая дорога ему не мешала. Говорят, Чалый, как лошадь, стоя может заснуть, он привычный, с цирковыми гастролями по всему Союзу мотался. Полжизни провел в дороге, пока не остепенился. Приглянулась ему хорошенькая артисточка, но только подойти к ней не смел. Она инициативу сама проявила, пригласила на свой день рождения. Не одного, разумеется, со всей съемочной

группой. Выпил Родион для храбрости и сделал девушке предложение. Она рассмеялась и согласилась. Повезло циркачу. А где жить, не подумал. Отец Анфисы выручил, свой дом у парка «Сокольники» отдал молодоженам. Развалюха, конечно, но своя, а сам родитель к новой жене перебрался на Старую Мещанскую. Прожили на радость друг другу два с половиной года, теперь ждали пополнение. Анфиса последнее время уже не снималась, готовилась стать матерью, но популярности своей не утратила. Один из режиссеров твердо заявил: «Снимать буду только Анфису Гордееву! Пусть рожает. Я подожду!» Сколько артисток не пробовалось, всех отмел. Ждет.

Перелет был долгим. В Москве Чалый объявился на следующее утро, взял такси — и домой. Щеки раскраснелись, сердце из груди вырывалось. Перед прыжком в пропасть так не волновался, как перед встречей с женой. Возле дома стояла карета «скорой помощи», милицейская машина, несколько мотоциклов и толпа зевак. Чалый бросился в толпу.

— Что случилось, черт подери?! — расталкивая людей, крикнул он.

— Женщину убили. Артистку. Анфису Гордееву. Ноги подкосились, и Родион упал на мостовую.

Бывает так, что у человека выключается сознание, потом он приходит в себя и вдруг опять куда-то исчезает. Его не трогали. Он сидел в углу и смотрел на тело, лежащее на полу, накрытое простыней, из-под которой виднелась темно-каштановая прядь волос. Чуть ниже, возле левой груди, простыня пропиталась кровью. Дальше возвышался шар, накрытый тканью. Все было каким-то нереальным. «Сейчас фокусник скинет накидку, и вместо шара появится длинноухий кролик», — пронеслось в голове Родиона. Но фокусник не появился, а шар оставался неподвижным.

К Родиону склонился человек в погонах:

— Извините, нам нужна ваша помощь. Чалый вздрогнул, будто его разбудили.

— И мне нужна помощь. Вы хоть что-нибудь понимаете?

— Пытаемся. Вас я очень хорошо понимаю. Сам не так давно жену схоронил. Попробуем разобраться вместе.

— Как тут можно разобраться? Это же противоестественно. Кошмарный сон.

Милиционер протянул ему длинную коробку, похожую на конфетную, но обтянутую синим бархатом и с золотой застежкой.

— Это ваше? — Да.

— Вы храните холодное оружие в доме?

— Это реквизит. Номер очень нравился товарищу Вышинскому, он и прислал мне этот комплект. Там табличка есть.

— Я видел. Ножи уникальные.

— Андрей Януарьевич может себе позволить делать такие подарки.

— Вы с ними выступали?

— И до сих пор использую. Великолепная сталь, отличная балансировка, не требуют заточки… О чем вы?

Подполковник открыл коробку. В углублениях лежало пять ножей с костяными резными ручками, финифтью и длинными обоюдоострыми сверкающими лезвиями. Одно отделение пустовало.

— Здесь нет одного ножа, Родион Платоныч. Им была убита ваша жена.

— Кто ее убил?

Чалый попытался вскочить с места, но подполковник его придержал, положив руку на плечо.

— Тише. Постарайтесь сдерживать себя.

Двое санитаров переложили труп на носилки, на полу остался очерченный мелом силуэт и лужа запекшейся крови. Чалый закрыл глаза, сжал зубы. По комнате ходили какие-то люди, о чем-то разговаривали, размахивали руками, будто пришли на вокзал.

— Они же вам следы затопчут, — обронил Чалый.