В чужой стране
Шрифт:
Пекшев кончил читать. Они сидят молча. В глазах Станкевича — задумчивость, теплая грусть.
— Миша, а о любви… Может, про любовь у тебя есты? А?
— Про любовь? — Пекшев закрыл тетрадку, вздохнул. Нет, любить он не успел… Еще девятнадцати не было — ушел добровольцем в Красную Армию: начались бои на Хасане… У Хасана, правда, драться ему не пришлось, Монголии, на Халхин-Голе, — воевал. Там первую рану получил… Только демобилизовался, приехал домой, а тут война. Начал бой на Украине, за Днепром, а война привела его к порогу родного дома, в Сталинград. Осенней ненастной ночью его
— Отдыхать пора! — Пекшев пересел на нары, откинул одеяло. Но в эту минуту скрипнула дверь. В землянку вошли Шукшин и Тюрморезов. Они завернули в третий отряд попутно, направляясь в Мазайк: гитлеровцы усилили охрану дорог и мостов через каналы, на шоссе Леопольдсбург — Мазайк беспрерывно курсируют патрули, поэтому им пришлось идти кружным путем, вдоль голландской границы.
Здороваясь с Пекшевым, Шукшин разглядел на его лице вспухшие царапины.
— Где это тебя разукрасили?
— Известно где, не на свадьбе! — недовольным голосом ответил Пекшев и полез в карман за сигаретами. — Кстати пришли. По одному делу посоветоваться надо. Садитесь. Вчера из Кинроя ушла рота. На побережье перебросили.
Теперь тут только пост воздушного наблюдения и погранпункт. Их можно ликвидировать. Лео, командир голландцев, меня поддержит. Вот только с патронами худо.
— Погранпункт, говоришь, ликвидировать? — Шукшин, раздумывая, опустился на нары, погладил колено. — Надо подождать, Михаил. Вот съездим в Мазайк, видно будет. Кажется, другие дела предстоят, поважнее… Ну, как у тебя в отряде, как люди?
— Ребята настоящего дела хотят, Константин Дмитриевич. — Хорошая операция для них, как праздник. Скоро, говорят, домой ехать, а с чем поедем, с какими делами? — Пекшев помолчал, искоса поглядел на Шукшина. — Разгромить бы этот погранпост неплохо, главное, оружие можно взять! Оружия, патронов там немало… Пока вы в Мазайк ездите, я бы с Лео это дело провел.
— Без команды штаба не ходить, — твердо сказал Шукшин. — Пока разведывай, думай… Кажется, гитлеровцы что-то готовят. Предупреди людей, чтобы осторожней были.
Поздно вечером Шукшин и Тюрморезов подъехали к знакомому каменному домику на окраине Мазайка. Шукшин вошел в палисадник, постучал в окно: три удара, пауза, еще два удара.
Дверь открыла сама Мать.
— О, Констан… Давно ты не был в моем доме! Проходите же скорее… Мия! Ты слышишь, Мия! Констан и Мишель пришли… Помоги приготовить ужин!
— Не беспокойся, Мать, мы не голодны.
— Ты всегда не голоден, я уж тебя знаю, Констан… У нас теперь неплохо с продуктами. Ты же прислал так много денег… Слава богу, теперь мне есть чем покормить твоих товарищей.
Скоро на столе появились жареная картошка, пирог с рыбой, яйца. Шукшин и Тюрморезов сели ужинать. Мать тоже присела к столу, сложила на коленях руки, спросила:
— Послушай, Констан, у нас в Мазайке все говорят, что этим проклятым бошам скоро конец. Ваша армия, рассказывают, уже в Чехословакии. Теперь уж и до нас не далеко, правда?
— Тут разобраться, Мать, трудно. Мы сами кое-чего не понимаем. — Шукшин посмотрел на Тюрморезова, усмехнулся. — Политика — дело хитрое…
Послышался стук в окно.
— Наши… Стефан пришел. — Мать пошла открывать дверь.
Вошли двое — Стефан Видзинский и Трис. Трис устало снял шляпу, отер ладонью влажный лоб.
— Давно ждете, камрады? Кое-как проскочили, везде патрули.
— Садитесь к столу. — Мать достала из буфета еще две тарелки.
— Спасибо, надо уходить, — ответил Трис. — Констан, пройдем наверх, поговорим.
Когда они поднялись в комнату, где был тайник, Трис подошел к окну, посмотрел на улицу, прислушался, негромко сказал:
— Вчера я видел Мадесто. Он говорит, что получена директива из Берлина. Требуют покончить с партизанами… Приказано прочесать все леса, все сразу. — Трис раскурил трубку, сильно затянулся. — Приказано арестовать всех, кто находится на подозрении, брать заложников. За каждого пойманного русского партизана будут платить десять тысяч франков…
— Десять тысяч? Растем в цене! Раньше давали только четыре…
— А за твою голову и за голову Яна Боса они обещают сто тысяч.
— Смотри-ка ты! — Шукшин усмехнулся. — Можно сказать, золотые головы, а?
— Из Брюсселя приезжает специальная группа гестапо. Они сейчас усилят разведку, постараются забросить к нам своих агентов. Мадесто говорит, что с этой группой приедет Черный Голландец, специалист по партизанам. Во Франции работал…
— Мадесто не говорил, когда ждать облаву?
— Еще ничего не удалось узнать. Наверное, ждут, когда прибудет группа из Брюсселя.
— Так, понятно… Кто с Мадесто держит связь?
— Жеф.
— Об оружии он ничего не сказал?
— Ждут… Мы достали немного взрывчатки, на шахте. Иван Ольшанский привезет в лес.
— Спасибо!
— Ну, пойдем. Меня ждут…
За окном послышался гул. Он быстро усиливался, нарастал.
— Американцы! — проговорил Трис, пряча в карман трубку. — Каждую ночь начали летать. Над самыми шахтами пролетают, а ни одной бомбы не сбросили… Говорят, хозяева шахт не разрешают бомбить, не хотят нести убытки. Я бы их повесил, этих мерзавцев…
Трис ушел. Шукшин подсел к Видзинскому и Тюрморезову, беседовавшим за столом.
— Что там на шахте, Стефан?
— Хорошего мало, Констан. Вчера отправили в концлагерь еще тридцать восемь человек. Офицеров отправили…
— Офицеров? — Шукшин встревоженно посмотрел на Видзинского. — Кто попал из подпольщиков?
— Много… — Видзинский вздохнул, покачал головой. — Много, Констан…
— Взяли Бещикова, Сайковского, Ременникова… Из руководящего ядра остался Сипягин, — заговорил Тюрморезов. — Сипягин возглавит организацию, у него есть опыт и смелость… В руководящее ядро войдут Павел Яковлев и Леонид Солодилов. Организация должна действовать, несмотря ни на что…