В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
Шрифт:
— Видишь, Фома, — сказал Лобсын. — Река от холмов отошла, зелень сохнет, а ветер раздувает песок.
Местами чий образовал густые заросли, в которых то и дело впереди нас выскакивали и быстро скрывались зайцы; местами попадались хаки [45] — плоские впадины, в которых ранней весной стояла вода, а теперь красноватое глинистое дно их высохло, разбилось глубокими трещинами на пяти- и шестиугольники, по окраинам которых верхний слой глины загнулся вверх или даже завернулся трубками. Но вот показались большие кусты тальника, деревья, и тропа неожиданно приблизилась к самому берегу
[45] Хак (инд., перс.) — солончаковые котловины с глинистой коркой, плотной в сухое время, превращающейся в топкую грязь во время дождей; распространены в Средней и Центральной Азии и Нижнем Поволжье.
— Это должен быть брод Тас-уткель, как описали калмыки, — воскликнул Лобсын, — единственное место, где можно перебрести на тот берег. А везде в других местах чаща камышей на болоте, нельзя проехать к реке, а вода в ней глубокая, выше седла.
— В камышах кабаны наверно живут? — спросил я.
— Много кабанов, и тигры, говорят, попадаются.
— Что же ты мне не сказал вчера у озера, что тут тигры есть? А мы так спокойно ночевали там возле камышей!
— Мало ли что говорят люди! Может быть кто-то пять — десять лет тому назад видел этого зверя. А я вот сколько мест объездил и нигде не видел его. Только шкуру видел один раз у монгольского князя, красивый зверь, желтый с черными полосами поперек.
— От этого брода, сказывали, нужно повернуть вправо в холмы и там скоро увидим горы с углем. Только здесь нужно напоить лошадей, там воды мало будет, — прибавил он.
Мы заехали в реку, и лошади напились. Затем нашли тропу, которая от брода потянулась в глубь холмов подножия Джаира. Скоро на их склонах появились светло- и тёмнокрасные слои глин, чередовавшиеся с желтыми и зелеными, и около полудня мы увидели довольно высокий плоский холм серого цвета с неровными склонами, на которых в разных местах зеленели кустики, указывавшие на присутствие воды.
— Вот это должен быть холм из черного угля, — заявил Лобсын. — Таких, говорят, тут семь или восемь — один за другим недалеко. А вода, говорят, тут не в ключе или колодце на дне долины, а на самой вершине холма вытекает.
— Надо посмотреть! Если вода есть, мы тут же возле холма палатку поставим. Но только это чудно что-то, — вода на вершине холма, а не у подножия!
Мы спешились и полезли на холм. Он весь состоял из пластин почти черного камня, наложенных ступенями друг на друга, частью засыпанных песком, в котором укрепились зеленевшие кусты. На плоской вершине оказалась яма в 1 Ѕ — 2 аршина в поперечнике и в две четверти глубины, заполненная чистой водой, местами покрытой черной пленкой. Мы, конечно, сейчас же зачерпнули горстью воду и попробовали. Она оказалась пресной, но только с заметным привкусом чего-то смолистого, с запахом сургуча.
— Сойдет, — сказал Лобсын. — С кирпичным чаем пить можно. И лошади будут пить.
— А это что такое? — спросил я, указывая на поднимавшиеся в одном месте со дна ямы темные пузыри, которые на поверхности воды расплывались в густую черную пленку. Я обмочил палец в эту пленку и понюхал — она имела ясный запах керосина.
— Вот это, видно, тот жидкий уголь, который ламы на лекарство собирают, как монголы сказали, — заявил Лобсын.
— Какой же уголь
— Верно, Фома! Ты мне как-то рассказывал, как на Кавказе добывают эту самую нефтю, как из нее на заводах керосин выгоняют, и я тогда понял, почему это самое горючее масло в Чугучаке так дорого продают.
Обойдя яму с водой, мы увидели, что в одном месте ее край был немного ниже; сюда собиралась черная пленка и медленно стекала ручейком в палец ширины на склон холма, который в этом месте был не темносерый, а черный и блестящий. Ручеек тек еле-еле, расплывался и немного ниже застывал. Я ступил на это место и подошва сапога прилипла точно к густому вару или дегтю.
— А знаешь ли, Лобсын, я думаю, что весь этот холм не из угля сложен, как монголы говорят, а из этой застывшей нефти. Вот посмотри, по всей стороне, куда стекает эта нефть, камень не серый, а черный и гладкий, но идет такими же ступеньками, как в других местах, и кусты на нем не растут. Это все свежая недавно застывшая, затвердевшая нефть.
— А почему в прочих местах камень не черный, а серый и не гладкий, точно песком посыпан? — спросил Лобсын.
— Потому, я думаю, что там он очень старый, выветрел, а песком его ветры заносят. Вот мы попробуем на огне, как будет гореть свежий черный и серый старый. Если серый не уголь, а та же загустевшая нефть, — он будет гореть и пахнуть как черный.
— Попробуем, Фома! Это интересно.
Спустившись с холма, мы выбрали поблизости ровное место на дне долины, поставили палатку и расседлали коней. Мальчики живо набрали сухих веток, чтобы развести огонь, а мы с Лобсыном, захватив кайлу и лопату, взобрались на холм и лопатой набрали черной густой нефти в том месте, где сочился ручеек, а кайлой выломали в другом месте несколько пластин серого камня. Положили на огонь сначала черную густую массу, похожую на полузасохший деготь; она быстро загорелась большим пламенем с густым черным дымом и запахом керосина, растопляясь и растекаясь по хворосту. Когда все прогорело, положили куски серого камня. Они загорелись не сразу, но горели так же и плавились медленнее.
— Ну, вот видишь, Лобсын, это — не уголь, а та же нефть, затвердевшая с песком. И я вспоминаю, что такую затвердевшую нефть называют асфальт, или кир. Ее растопляют в котлах, прибавляют песку и делают из нее полы в домах, даже заливают улицы в городах вместо мостовой.
— Вот хорошо бы, Фома, в Чугучаке все улицы так замостить! И тогда бы на них ни пыли в сухое время, ни грязи в мокрое не было.
— Понимаешь, какой клад мы нашли! И нефть для керосина и асфальт для полов и улиц. Даже ты в своей юрте можешь себе сделать асфальтовый пол вместо земляного. Будет всегда чисто, и блохи не будут водиться, а то у вас в юртах эти кровопийцы часто спать мешают.
— Но как же тогда огонь в юрте разводить? Ведь асфальт загорится под очагом!
— Под очагом и не делай асфальта, а только кругом, вот и все!
На огонь мальчики захотели повесить котелок для чая; они уже сбегали на холм и набрали чистой воды в яме. Но Лобсын не позволил вешать котел.
— Его кругом закоптят, и мы все перепачкаемся, как трубочисты, — поддержал я.
— Хворосту наберите, ребята, здесь кустов сухих много. А асфальт будем жечь ночью, в этих логах наверно волки водятся.