В дебрях Камасутры
Шрифт:
— Ну... — Грозный задумался о своем поведении. — Детство у меня было трудное. Родители померли, а бояре — псы псами! — стали меж собой собачиться и глотки друг дружке перегрызать. Вот представь: сплю я, дитя малое, во своей кровати, вдруг врывается в спальню митрополит Иоасаф, молит укрыть его и спасти. Следом — бояре Шуйские. Митрополита схватили, изорвали на нем церковное облачение... — Иоанн содрогнулся. — Ну, не псы?
— Псы, — убежденно подтвердил Птенчиков.
— Хорошо, псалмы петь перед распятием меня в тот раз не заставили.
— Да, Василич, я тебя понимаю, — признал Птенчиков.
— А ув-важаешь? — икнул Грозный.
— Уважаю. Только ты лучше не серчай. Учись держать себя в руках. Вот я, если что, сразу на голову становлюсь. Очень утешает! Поза называется Саламба Сарвангасана, из комплекса асан индийской хатха-йоги. Ты попробуй, попробуй!
— Не пристало царю пятками кверху из земли торчать, — насупился Грозный.
— А ты на царство еще не венчался, — резонно заметил Птенчиков.
— Эко дело! Вот возьму и повенчаюсь. И реформы затею, поядренее. Как этот твой Салтан.
— Э, Василич, ты что-то путаешь. Салтан реформами не баловался. Он только жену в бочку засмолил да в море бросил.
— Зачем? — изумился Иоанн.
— Да так, пустяки. Родила она ему кого-то не того.
— Эвон оно как... А что ж ты за трапезой сказывал токмо про реформы да про реформы? — Грозный подозрительно прищурился.
— Так то ж другой Салтан! — сообразил Птенчиков. — Жену смолил тот, что живет неподалеку от Буяна, а внутреннюю политику налаживал турок, Магмет. Толковый был мужик!
— Слушай, — Грозный приподнялся на локте, — а давай — за Родину!
— За Россию! — воодушевленно подхватил Птенчиков.
— За будущее!
— Э-э-э... — Птенчиков поморщился, вспомнив, что в недалеком будущем его собеседник соберется порадовать любимую Родину опричниной. — Нет, за будущее не пьют. Давай лучше... за литературу!
— Ох, хорошо говоришь, — выдохнул Грозный, вновь наполняя опустевший подсвечник. — Хороший ты человек, Ивашка Птенчиков. Только одежка у тебя какая-то... срамная.
— Это греческий хитон! — обиделся Птенчиков. — Концертный костюм, ношу с собой специально для выступлений.
— ...Да фамилия несолидная, — продолжал Грозный, не обращая внимания на его возражения. — Нет, я все понимаю: родовые корни, Большое Гнездо... Но признайся: грустно всю жизнь оставаться Птенчиковым?
Иван задумался.
— Ну, Василич, даже не знаю, что тебе и сказать.
— А давай мы тебе другое прозвище дадим. Благозвучное. — Грозный вдохновенно зашевелил бровями. — Вот бродишь ты по свету, мудрость по крупицам собираешь да людям несешь. По свету... Светоч... Слушай, мудрец, мое решение: быть тебе отныне Пересветовым! — Иоанн довольно улыбнулся. — Благодари.
— Кланяюсь тебе земно, Василич, — пошатнулся переименованный Птенчиков. — Слушай, давай-ка по последней да пойдем читать Аристотеля!
— Черпай. — Грозный милостиво протянул учителю подсвечник.
Грозный
— Вот ведь, ненасытная жажда знаний! Едва угомонился. Хорошо, что взяли с собой алкогольный нейтрализатор, не то б я уже давно валялся между сундуков.
Егор присел рядом с учителем:
— Я отсканировал больше половины библиотеки. Если Грозный поспит подольше, можем все закончить.
— Было бы неплохо. У Иоанна характер непредсказуемый. Кто знает, что взбредет ему в голову поутру? Еще пожалеет, что показал нам Либерею, да велит вырвать языки, чтоб не проболтались. А заодно отрубить руки, чтоб записать ничего не смогли.
— Что же мы сидим! — подскочил Егор.
Посмеиваясь, Иван достал из «шарманки» второй сканер и прикрепил на ладонь. Вопреки собственным мрачным предсказаниям настроение было отличным. Он пощупал зажигалку. Ай да мы, ай да молодцы! Благодарные потомки не забудут скромного учителя литературы и его помощника, сумевших вырвать из пасти Времени библиотеку Ивана Грозного.
Он нежно погладил кожаный переплет книги. «Подожди, вот вернусь в свою избушку, сяду в плетеное кресло, возьму тебя в руки...» — Птенчиков вдруг запнулся. Что он возьмет в руки? Блестящую таблетку в растворимой оболочке? «Благодарные потомки» расфасуют Либерею по капсулам. Тацит, Аристотель, Коммодиан лягут в алфавитном порядке на аптечные полки, и капризные покупатели будут расспрашивать продавца, не начнется ли изжога, если употребить их одновременно с утренней газетой и яичницей. Нет, никогда Иван не станет глотать стертые в порошок литературные шедевры! Вся надежда на книгопечку.
Он с трудом вытащил из сундука тяжелый том в дорогом окладе. Надо ж было столько камней на обложку налепить — и не поднимешь! Хорошо, что книгопечка не во всем придерживается оригинала: на ее продукции камни будут изображены фотографически.
«Подскажи мне, где искать Соню!» — мысленно попросил книгу Птенчиков и раскрыл ее наугад.
Батюшки... Ну и порнография! С нарастающим изумлением Иван стал листать страницы написанного на санскрите фолианта. Да это же «Камасутра»! Ну и приданое везла Софья Палеолог русскому царю — Птенчиков расхохотался, представив Иоанна Третьего в «поворачивающейся позиции».
— Что тут у вас? — подошел к учителю Гвидонов.
Птенчиков смутился, но предпринимать что-либо было поздно: его ученик с расширившимися от изумления глазами разглядывал обнаженную девицу, призывно помахивающую цветком лотоса.
— Иван Иванович... Мэтр...
Птенчиков смутился еще сильнее и хотел захлопнуть фолиант, но тут Гвидонов заорал, приплясывая от восторга:
— Вы ее нашли!!!
— В принципе, я искал совсем не эту книгу, — начал было Иван, но вдруг замер, не веря собственным глазам: с искусно выполненной иллюстрации нахально ухмылялась Сонька!