В дебрях Кара-Бумбы
Шрифт:
Выдавая мне квашеную капусту в кочанах и огурцы, он приговаривал:
– Вы небось уж сегодня пировать будете. Ежели что, можете позвать. Я к вашим услугам. А чего это председатель так расщедрился: и на работу поставил, и вот уж продукты, пожалте!
– Строительных рабочих готовит, - ответил я. Мне было противно смотреть на этого человека. И хоть неудобно было себя хвалить, я добавил: - Он почувствовал, что человек хочет по-настоящему работать.
– А я, значит, не хочу?
– насторожился одноглазый. А ну-ка
Я выложил из мешка мокрый кочан.
– Вот так! А теперь можешь его взять обратно. И ты не раздражай мои нервы.
Как таких дураков держат на работе, не понимаю. А может быть, это он только со мной так себя ведет, издевается?
Мне очень хотелось размахнуться мешком картошки и трахнуть этому типу по роже. И в правлении он мне помешал, и тут кочевряжится… Но я должен был терпеть. Чуть бы я взбунтовался, он мог закрыть свою кладовку и сказать:
«Зайдете завтра!». А до завтра мы ждать не могли.
По дороге к шалашу со мной произошло еще одно событие.
На узкой тропинке, которая шла через высокую рожь, я встретил Нарика и Гарика. Они словно меня поджидали.
– А ну, постой-ка!
– схватил меня за мешок длинноволосый Нарик.
– Ты что несешь?
– Картошку, - ответил я и хотел пройти мимо.
– А ты не торопись, - загородил дорогу щуплый Гарик, растопырив руки.
– Положи на землю, мы сейчас проверим. На колхозном поле выкопал?
– Я в кладовой получил.
– У Филимона?
– спросил Гарик и прикрыл свой левый мышиный глаз.
– У Филимона.
– А где накладная?
– Какая накладная?
– При каждом товаре должен быть документ!
– сказал Нарик и дал мне затрещину.
Дело оборачивалось худо. Драться я не мог. На спине у меня лежал мешок, а в правой руке я нес банку с медом.
Я втянул голову в плечи и спросил:
– Двое на одного, да?
Но они меня даже не удостоили ответом. Гарик нахально засунул указательный палец в банку и облизал его.
– Нарька!
– вдруг обрадовался он.
– Сплошная потрясенка! Ей-богу, мед!
Если бы у меня в руках был тот самый дрын, который мы изготовили для врагов в шалаше, ух и устроил бы я этим типам медовое угощение!
Пусть они вдвоем в конце концов и отдубасили бы меня - один Нарька был в два раза выше меня, - но кому-нибудь я бы все-таки оставил на память фонарь. Я парень был отчаянный. Помирать - так с треском!
А теперь я должен был стоять и смотреть, как эти два На-Гарика (так мы их стали называть чуть позже), отняв у меня банку, макали в нее пальцы и пожирали мой труд.
Я не понимал, в чем дело. Почему они напали на меня? И только когда они вылизали весь мед и забросили банку в рожь, я понял.
Нарик поднес к моему носу кулак и сказал:
– На, понюхай. Чуешь, чем пахнет? Будете Зойку к себе
– И студень!
– добавил Гарик и тоже поднес кулак к моему носу.
– Ультиматум предъявлен, а за остальное пеняйте на себя!
– Мы ее не зазывали, - сказал я, - Она сама к нам приходит.
– А кто ей пишет любовные записочки, как вы там называете… из Кара-Бумбы?
– Гарик толкнул - меня плечом и вынул из своего кармана записку Владимира Сергеевича: - «Зоя! Я вас очень прошу, достаньте немножко пенициллина. Я». Это не ваше послание?
Я был поражен: значит, Лешка тоже побывал в их лапах?!
– Вам ясно наше предложение? Вы свободны!
И, получив от Нарика оплеуху, я отправился восвояси. Владимира Сергеевича я застал у костра. Он помешивал кофе. Черно-бурая пена, словно лихо сдвинутый набок берет, лежала на кастрюле.
Под удивленным взглядом Владимир Сергеевича я сбросил на землю мешок и спросил:
– Ну, как себя чувствуете?
– Немножко отпустило… Только слабость, - через силу улыбнулся Владимир Сергеевич.
– А это что?
– Он указал ложкой на мешок.
– Первый заработок!
– сказал я.
– Я тут еще немножко гуляшу принес. А Лешка еще не приходил?
– Пришел.
– А где он?
– Твой дружок арестован! Вот такие дела, - бесстрастно сказал Владимир Сергеевич.
– Как арестован?
У меня задрожали коленки.
– А очень просто: схвачен и брошен в кутузку! За темные махинации с фотоаппаратом!
– И он уже сидит?
– Сидит!
– И что теперь будет - суд?
– Сначала следствие, а потом суд.
– Надо немедленно поехать в Москву к его маме!
– не на шутку всполошился я.
– Не надо!
– вдруг раздался из шалаша Лешкин голос.
– Судить судите, а моей маме ничего не говорите!
– Арестованный, молчать!
– приказал Владимир Сергеевич и обратился ко мне: - В нашем коллективе морально-бытовые разложения.
– А что же он натворил?
У меня уже немного отлегло от сердца.
– Да ерунда какая-то! Меня оклеветали, а вы уж тут раскудахтались!
– сказал Лешка, высунув из шалаша голову.
– Я кому сказал?
– прикрикнул на него Владимир Сергеевич.
– Будешь разговаривать только на следствии!
– Ха-ха! Следствие! Это беззаконие!
– отозвался Лешка.
– Требую прокурора!
Владимир Сергеевич ему больше не отвечал. Он с интересом выкладывал из мешка мое добро и, подробно расспросив о том, где я его достал, радостно воскликнул:
– Вот молодец! Хвалю. Сейчас будем ужинать. И так как у нас сегодня праздник по случаю первого заработка, с нашего масла запрет я снимаю.
– Ура-а!
– закричал из шалаша Лешка.
– А ты не радуйся, это тебя не касается!
– ответил Владимир Сергеевич.