В дебрях Кара-Бумбы
Шрифт:
– Но ведь эти вещи не наши, а пап и мам!
– А мы предположим, что мы их взяли в долг или нам, так сказать, их подарили.
– Ладно, - вдруг торжественно сказал Лешка.
– А давайте также и продукты и деньги возьмем будто в долг или предположим, что нам их подарили. Вот и весь выход из положения!
– Товарищи, - будто стоя на трибуне, официальным голосом сказал Владимир Сергеевич, - мы, кажется, этот вопрос решили, и вновь к нему возвращаться уже нет смысла.
– Но что мы будем есть на ужин?
– закричал Лешка.
– Ни-че-го, - по
– Это даже полезно. Один врач говорил: завтрак съедай сам, обед подели с другом, а ужин отдай врагу. В общем, теперь мы с вами несчастные сироты! Но у нас есть голова, руки и ноги.
И словно для того чтобы лишний раз показать свои ноги; Владимир Сергеевич стал затаптывать костер.
Но в этот вечер мы все-таки поужинали. Мы съели колбасу, привезенную из Москвы.
И не оттого, что у нас не было воли отказаться от нее, а лишь для того, чтобы ее не выбрасывать: к утру она могла протухнуть.
ДА ЗДРАВСТВУЮТ ПАМПУШКИ!
Наша самостоятельная жизнь началась ранним дождливым утром, когда мы, промокшие до нитки, вылезли после ночи из шалаша и пытались разжечь костер.
Спички и дрова были мокрыми. Единственная надежда была у нас - найти в золе хоть одну маленькую искорку.
Осторожно тоненькой палочкой мы стали разгребать глиноподобную золу, И вскоре под толстым пластом на конце обгоревшего сучка мы обнаружили маленький розовый огонечек. Под нашими губами он то ярко разгорался, то мерк и никак не хотел переходить на сухой мох, найденный в шалаше. Мы с трепетом смотрели на огонек, и наши сердца замирали, когда он потихоньку начинал покрываться матовым налетом.
Наконец микроскопическая искорка поползла по одной из ниточек мха и перескочила на соседнюю.
– Теперь я… один!
– вдруг еле слышно скомандовал Владимир Сергеевич и, вытянув губы, стал дуть на мох.
Розовые ниточки все больше и больше расползались по сторонам, и в руках у Владимира Сергеевича вскоре очутилось огненное гнездышко с выгоревшей серединкой.
– Ух, спасены!
– вздохнул он и, положив «гнездо» на землю, прикрыл его новым мхом, иголками и листьями. И вдруг над всей кучкой, словно над маленьким чумом, заколебался едкий дымок.
Вскоре мы разложили большой костер, для того чтобы обогреться, и маленький - для кастрюли с водой.
Умывшись на роднике, мы сели завтракать, то есть выпили по стакану горячей воды с брусничным листом.
У меня и у Лешки вода в желудке свободно переливалась, и эти переливы были очень хорошо слышны Владимиру Сергеевичу.
– Ну-с, товарищи романтики, - наконец спросил он, надо завтракать, а чем? Денег и хлеба нет. Но есть желание стать полезными людьми.
– Я предлагаю на завтрак варить топор, - оптимистически сказал Лешка.
– Помните, как в одной сказочке солдат топор варил? У нас будет суп из топора, а на второе мы его обсосем, как будто сахарную косточку. Ват проблема и решена!
– Уж лучше тогда ботинки взять, - сказал я, - они из кожи. Эта очень вкусно -
– Ну вы, дети! Развеселились!
– сказал Владимир Сергеевич.
– Я у вас серьезно спрашиваю, а вы хиханьки да хаханьки!
– А знаете, - вдруг засветился Лешка, - деньги на хлеб будут! Я думал об этом всю ночь.
– Значит, ты хлеб берешь на себя?
– спросил я.
– Беру.
– Чудесно!
– сказал Владимир Сергеевич.
– А мы с Юркой берем на себя другое съестное. Только, чур, деньги у Зойки не добывать!
– Ну зачем мне Зойка!
– улыбнулся Лешка и, взяв кастрюлю и стакан, пошел по направлению к станции.
– Убежит?
– спросил я Владимира Сергеевича.
– В Москву? Да нет, не думаю. А убежит - бог с ним! Нам такие люди не нужны.
– А какие нужны?
– Люди дела! Раз постановили - значит, выполняй! А то куда это годится: сегодня скажешь одно, а завтра другое. Сам себя уважать перестанешь. А эта самое страшное на свете.
По серому зеркалу Оки расходились миллионы маленьких кружков; мелкий дождик шуршал в кустах ивняка, выбивал на песке рябинки. Зеленые окрестности были задернуты легким туманцем. В природе была что-то такое осеннее и печальное.
«А может быть, и мне поехать в Москву?
– думал я.
– А ну его… этот шалаш и самостоятельную жизнь!»
Сняв брюки, в рубашках - дул холодноватый ветер, мы с Владимиром Сергеевичем начали ловить рыбу… руками.
Я предлагал сбегать в деревню к Сашке Косому за удочками, на Владимир Сергеевич махнул рукой:
– Ладно, обойдемся. На одном конце крючок, на другом дурачок! Рыбу можно по-всякому ловить…
– А правда, что и с помощью борной кислоты ее можно ловить?
– спросил я.
– У нее вздувается пузырь, и она всплывает!
– Ей бы ты еще на нос люминала насыпал.
Мы подходили в воде к ивовому кустарнику и осторожно шарили под его корнями. Владимир Сергеевич мне сказал, что в дождливую погоду рыба любит стоять в корнях или под корягами. И в подтверждение своих слов он вскоре выкинул на берег маленького окуня. Я выломал прутик с сучкам на конце и продел его сквозь рыбьи жабры и рот.
Я несколько раз чувствовал, как в мои ладони тюкались рыбки, но схватить мне их не удавалась.
– А ты не торопись, - медленно, без шума погрузившись по горло в воду и еле заметно подбираясь к ивняку, учил меня Владимир Сергеевич, и вдруг - цап!
– в его руке опять блестит рыбка!
За час мы наловили семь рыбок. В конце концов и я поймал одну: серебряной елочкой висели они у нас на прутике и тянули граммов на двести пятьдесят. Как-никак, а завтрак у нас все-таки был.
Я то и дело выскакивал из воды и, посиневший, бегал по берегу. У Владимира Сергеевича лицо было в мурашках, и он отчаянно щелкал зубами.
– Вот бы сейчас стаканчик горячего какао да яичницу с жареной ветчиной!
– говорил он, переходя по реке с места на место.
– А может быть, лучше сосиски с пюре на молоке?