В день пятый
Шрифт:
Они расспросили Томаса об интересах брата, о том, не толкала ли его религиозная чувствительность искать контакты с представителями других вероисповеданий помимо католицизма. Их интересовало, не было ли среди друзей и знакомых Эда лиц арабского происхождения, не хранил ли он в спальне экземпляр Корана. Они спросили, имел ли он доступ к крупным денежным суммам, обучался ли когда-либо обращению с оружием. Этот вопрос был настолько нелепым, что в любой другой обстановке Томас взорвался бы громовым хохотом. Гости хотели знать, что было известно Найту о передвижениях его брата на протяжении шести последних месяцев, получал ли он от него письма или
Затем, очень вежливо, неизменно обращаясь к Томасу «сэр» в той официальной манере, с помощью которой иным чиновникам каким-то образом удается усилить ощущение того, что именно они здесь главные, гости принялись за него самого. Они заявили, что у него богатое прошлое, полное диссидентских взглядов и вредных воззрений контркультуры. Обращались ли к нему те, кто выступал за насильственное решение проблем, близких его сердцу? Приходилось ли ему бывать на Ближнем Востоке? Поддерживает ли он связь с теми, кто туда ездил?
Вся беседа получилась какой-то сюрреалистической. Пару раз у Томаса возникало желание рассмеяться, однако другая его часть хотела только забиться в угол и сидеть там до тех пор, пока гости не уйдут, хотя он и не мог сказать, боялся он за себя самого или за то, с чем мог быть связан его брат.
Вот только Эд никак не мог быть связан с терроризмом. Это исключено.
Но знал ли Томас это, да и вообще что-либо существенное о своем брате за последние полдюжины лет?
Единственный раз Томас действительно рассмеялся, когда гости встали, собираясь уходить, а он, изображая браваду, которую на самом деле не чувствовал, спросил у них, чем была вызвана эта абсурдная линия вопросов.
— Сожалею, сэр, — ответил Каплан. — Это представляет государственную тайну.
Даже тогда смех Томаса не прозвучал совершенно искренним. Если уж мир дошел до царства подобных телевизионных клише, то ему, Найту, действительно следовало бы хорошенько испугаться.
— Как умер мой брат? — спросил он.
— Обстоятельства его смерти еще расследуются.
— Значит, вы мне ничего не скажете.
— В настоящий момент мы не имеем права раскрывать подробности, — ответил Палфри, тот, у которого было открытое, улыбающееся лицо.
— Смогу ли я выяснить больше, если слетаю в Манилу?
Томас сознательно дерзил, проверяя своих гостей, хотя в то же время понимал, что с работы его выставили, поэтому поездка на Филиппины перестала быть чем-то невозможным и превратилась просто в маловероятное. Ему показалось, что Палфри поколебался мгновение, прежде чем ответить.
— Вас не пустят в страну, — сказал он.
Томас удивленно уставился на него.
— А если и впустят, то мы вас заберем, как только вы вернетесь назад, — добавил другой без тени каких-либо эмоций.
— И вот что еще, сэр, — сказал на прощание Палфри. — Я посоветовал бы вам ни с кем не обсуждать эту тему. Расследование продолжается.
Гости не уточнили, что или кто является предметом этого расследования.
Глава 9
Томас провел на телефоне полчаса, разговаривая с сотрудником Госдепартамента, и еще десять минут, безуспешно пытаясь связаться с американским послом в Маниле. И в том и в другом случае ему так и не удалось ничего выяснить. Да, брат умер на Филиппинах, но никго не говорил,
— Ничего? — спросил Джим.
— Я ничего не понимаю. Со мной не хотят говорить начистоту, — покачал головой Томас.
— Насколько я понимаю, среди твоих знакомых нет влиятельного политика, посла, высокопоставленного сотрудника Госдепа, правильно?
Томас обернулся настолько стремительно, посмотрел на Джима с такой мрачной злостью, что тот невольно отшатнулся и пробормотал:
— В чем дело? Я просто хотел…
— Знаю, — остановил его Томас, быстро взяв себя в руки. — Не бери в голову. Я подумал, что ты… — Пожав плечами, он увидел на лице священника выражение встревоженного удивления, улыбнулся и смущенно признался: — Моя жена, точнее бывшая, работает в Государственном департаменте. Она не слишком крупная фигура, и мы с ней не разговариваем, поэтому…
Джим заметно успокоился.
— Ты не хочешь связаться с ней по… этому поводу?
— Нет, — сказал Томас.
Он уже не улыбался, и Джим понял, что лучше не настаивать.
— А что насчет Девлина? — предложил он.
— Кого?
— Девлина. — Джим произнес эту фамилию как нечто само собой разумеющееся. — Сенатора Захария Девлина. Твой брат был с ним знаком.
— Сенатор Девлин? — недоверчиво переспросил Томас. — Тот самый республиканец, который выступает за семейные ценности и добивается обязательной молитвы в школах? Эд был с ним знаком?
— Они неоднократно встречались.
— Похоже, на тебя это не производит никакого впечатления.
— А должно?
— Ты же священник, — сказал Томас, и на его лицо вернулась улыбка.
— И что с того?
— Ничего, — бросил он. — Я просто подумал, что у вас, священнослужителей, с этим типом должно быть много общего.
Джим смерил его взглядом и заявил:
— По-моему, ты путаешь меня с Пэтом Робертсоном. [5]
5
Пэт Робертсон (Мэрион Гордон Робертсон) — американский религиозный и политический деятель, известный телепроповедник.
— Виноват, ошибся, — пожал плечами Томас.
— Похоже, ты не слишком-то жалуешь священников, так? — спросил Джим.
— Как правило, — ощетинился Найт.
— Разумеется, присутствующие не в счет, — уточнил Джим.
— Да, конечно.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и казалось, что все идет к ссоре.
— Трудный выдался денек, — наконец произнес Джим. — Для нас обоих.
Он имел в виду не столько смерть Эда, сколько ее последствия, и Томас, не желая портить отношения из-за этого, только кивнул и вздохнул, гадая, почему он не может просто скорбеть по своему брату, так же как любой нормальный человек.