В диких условиях
Шрифт:
И правда, он охотно высмеивал политику Демократической партии и открыто восхищался Рональдом Рейганом. Дошло до того, что в Эмори он стал одним из основателей Студенческого Республиканского клуба. Наверно, лучше всего внешне парадоксальная политическая позиция Криса объясняется заявлением, которое Генри Дэвид Торо сделал в своем трактате «О гражданском неповиновении»: «Мне по душе девиз – "То правительство хорошо, которое правит меньше всего"». В остальном его политические взгляды охарактеризовать очень нелегко.
Будучи одним из редакторов газеты The Emory Wheel, он написал великое множество заметок и комментариев. Читая их спустя пять лет, понимаешь,
В быстро тающих кругах приятелей Маккэндлесса замечали, что эта «эмоциональная напряженность» возрастает буквально с каждым месяцем. Весной 1989 года, сразу же после окончания занятий, Крис отправился в своем «Датсуне» в очередное длинное путешествие «куда глаза глядят». «За все лето мы получили от него всего две открытки, – говорит Уолт. – В первой было написано – «Еду в Гватемалу». Я прочитал ее и подумал: «Господи, он поехал туда воевать на стороне повстанцев. Его же там просто к стенке поставят». Потом, ближе к концу лета, пришла вторая открытка с коротким сообщением: «Завтра выезжаю из Фэрбенкса, увидимся через пару недель». В результате выяснилось, что он изначально передумал и поехал не на юг, а на Аляску».
Утомительная поездка по пыльной автостраде, ведущей на Аляску, стала его первым путешествием на Дальний Север. Путешествие было коротким – он недолго покрутился в окрестностях Фэрбенкса, а потом поспешил вернуться в Атланту к началу осеннего семестра. Но уже в этот самый первый раз он без памяти влюбился в бескрайние аляскинские просторы, в призрачное свечение ледников, в бездонное приполярное небо. Никаких сомнений не было: он сюда обязательно вернется.
В последний год учебы в Эмори Крис жил не в студенческом городке, а в спартанской съемной комнате с матрасом на полу и парой молочных ящиков вместо мебели. После занятий он на глаза своим сокурсникам и приятелям почти не попадался. Один из профессоров дал ему ключ от библиотеки, чтобы он мог приходить туда даже в нерабочие часы, и Крис проводил там львиную долю своего свободного времени. Школьный друг и соратник по кроссовой команде Энди Горовиц случайно столкнулся с Крисом в лабиринте библиотечных стеллажей одним ранним утром незадолго до выпускной церемонии. Горовиц с Крисом были однокурсниками, но, несмотря на это, не видели друг друга уже почти два года. Они несколько минут неловко поговорили о том да о сем, а потом Маккэндлесс ретировался в кабинку для индивидуальных занятий.
Крис в этот год редко выходил на контакт с родителями, а они не могли позвонить ему, потому что у него не было телефона. Эмоциональная дистанцированность сына все больше и больше беспокоила Уолта и Билли. В одном из писем Крису Билли попыталась вразумить его: «Ты совсем отдалился от всех, кто любит тебя и волнуется за тебя. Неужели ты думаешь, что это правильно, что бы или кто бы ни был тому причиной?» Крис посчитал, что мать лезет не в свое дело, и в разговоре с Карин назвал это письмо «глупостью».
«Что она имела в виду, говоря «Что бы ни было тому причиной?» – с возмущением выговаривал он
Весной 1990 года, когда Уолт, Билли и Карин увидели Криса на выпускной церемонии, он показался им вполне довольным жизнью молодым человеком. На подиум за своим дипломом он поднялся с широченной улыбкой. Он сказал, что планирует очередное длительное путешествие, но намекнул, что перед отъездом заглянет в Аннандейл навестить семью. Вскоре после этого он перевел все оставшиеся у него в банке деньги на счет Оксфордского комитета помощи голодающим, снарядил машину и навсегда исчез из жизни родных. С этого момента Крис целенаправленно избегал любых контактов не только с родителями, но и с сестрой Карин, которую он, как все думали, горячо любил.
«Конечно, мы обеспокоились, когда он перестал выходить на связь, – говорит Карин, – и у родителей, как мне кажется, к этому беспокойству примешивалась боль и обида. Но меня тот факт, что он не пишет, не слишком-то расстраивал. Я знала, что ему хорошо, что он занят тем, чем ему хочется. Я понимала, как важно для него проверить пределы собственной независимости и самостоятельности. А он знал, что стоит ему только написать или позвонить мне, как мама с папой сразу же выяснят, где он находится, и полетят забирать домой».
Уолт этого не отрицал. «У меня никаких сомнений по этому поводу нет, – говорит он. – Если бы мы хоть представляли, где нашего мальчика искать, то я сразу же метнулся бы туда, выследил бы его и доставил домой».
С момента исчезновения Криса проходили месяцы, потом – годы, и родители все больше и больше страдали от неизвестности. Билли никогда не уходила из дома, не оставив на входной двери записку для Криса. «Если мы ехали на машине и замечали автостопщика хоть сколько-то похожего на Криса, – говорит она, – то сразу разворачивались и подъезжали посмотреть на него поближе. Ужасные были времена. Хуже всего было по ночам, особенно если на улице холод или непогода. Сразу начинаешь думать: "Где же он сейчас? Не холодно ли ему? Не болен ли он? Не одиноко ли ему? Все ли с ним нормально?"».
В июле 1992 года, то есть через два года после отъезда Криса из Атланты, Билли внезапно проснулась посреди ночи в своем доме в Чесапик-Бич и, подскочив на кровати, разбудила Уолта. «Я слышала, как меня зовет Крис, – клялась она мужу, обливаясь слезами. – Я не знаю, как это пережить. Это был не сон. Мне это не почудилось. Я слышала его голос! Он умолял: "Мама! Помоги мне!" Но я не могла ему помочь, потому что не знала, где он находится. А он только и сказал: "Мама! Помоги мне!"»
Глава тринадцатая. Карин
У физического пространства природы есть отражение внутри меня. Тропы, по которым я шел к холмам и болотам, вели еще и вовнутрь меня самого. И, изучая все, что встречалось мне на пути, читая и размышляя, я исследовал одновременно и себя, и свою страну. Со временем они слились в моем сознании воедино. C возрастающей силой чего-то очень важного, медленно проявляющегося на общем фоне, во мне начало оформляться страстное и упрямое стремление навсегда отбросить разум и все неприятности, что он приносит, а оставить при себе только самые сиюминутные и простые желания. Выйти на тропу, начать движение и больше никогда не оглядываться. Будь то на своих двоих, на лыжах или на санях, среди зеленых летних холмов или их холодных зимних теней… только свет костра или следы полозьев в снегу покажут, куда я ушел. И пусть все остальное человечество найдет меня, если сможет.