В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]
Шрифт:
Своей смертью А. Г. Муравьева купила облегчение условий заключения для оставшихся в живых. Через два месяца из Петербурга пришло разрешение женам ежедневно видеться с мужьями у себя дома, а не жить в казематах. Затем все мужчины ежедневно по нескольку человек и в том же порядке, как в Чите, начали выходить из тюрьмы.
Примерно в то же время, в ноябре 1832 г., неожиданно был объявлен царский указ о «милости» осужденным в связи с рождением великого князя Михаила: 20-летний срок каторги сокращался до пятнадцати лет, 15-летний — до десяти, осужденные по четвертому разряду на восемь лет каторги тут же отправлялись на поселение. В числе последних восемнадцати человек из женатых были Фонвизин и Нарышкин.
Нарышкины в начале 1833 г. уехали в Курган, где уже жил Розен с семьей. Отъезд Фонвизиных задержался из-за болезни Михаила Александровича на год. Страже, сопровождавшей «преступников», выдавали особое наставление:
«— Ни на какое время не отлучаться от преступников
— без уважительных причин не останавливаться и не допускать преступников разговаривать с посторонними людьми или делать неприличные поступки, но следовать прямо в назначенное место». [208]
208
А. И. Дмитриев-Мамонов.Декабристы в Западной Сибири, стр. 145–150.
…Отставной генерал-майор Фонвизин, член Северного общества декабристов, был осужден по четвертому разряду как виновный «в умысле на цареубийство согласием, в 1817 г. изъявленным, в участии в умысле бунта принятием в тайное общество членов». Местом поселения Фонвизиных был назначен Енисейск, затем Красноярск, с 1838 г. — Тобольск.
М. А. Фонвизин был старше жены почти на двадцать лет. И вместе с тем находился под ее сильным нравственным влиянием. Это становится понятным, когда узнаешь, насколько незаурядной личностью была Наталья Дмитриевна.
Н. Д. Фонвизина
Акварель М. С. Знаменского. Тобольск. 40-е годы ХIХ в.
М. Д. Францева, дочь сибирского чиновника, сблизившаяся с Фонвизиной еще ребенком и сохранившая к ней любовь и привязанность до конца жизни, пишет: «Наталья Дмитриевна была замечательного ума, необычайно красноречива и в высокой степени духовного религиозного развития. В ней много было увлекательного, особенно когда она говорила… Память у нее была удивительная… Характера она была твердого, решительного, энергичного, но вместе с тем очень веселого, несмотря на то, что жила больше внутренней жизнью, мало обращая внимания на суждения или пересуды людские». [209]
209
Воспоминания о декабристах М. Д. Францевой. — «Исторический вестник», 1917, кн. III, стр. 699.
Другие воспоминания, документы, переписка Фонвизиной подтверждают в основных чертах такую характеристику, весьма лестную для Натальи Дмитриевны.
С ранней юности Н. Д. Фонвизина отличалась необычайной склонностью к религиозному экстазу, пренебрежением к светским условностям и восторженной любовью к природе (такой, кстати, она осталась и в старости). Шестнадцати лет она пыталась бежать в монастырь, но неудачно, после этого вышла замуж, удивив всех своим выбором: двоюродный дядя, почти 40-летний генерал… Вероятно, в основе этого поступка уже лежало стремление к жертвенности: дядя поразил воображение юной племянницы своим благородством: он спас ее отца от неминуемого разорения.
Считается, что Н. Д. Фонвизина стала прообразом пушкинской Татьяны. По крайней мере сама Наталья Дмитриевна отождествляла себя с этим литературным персонажем. В письме И. И. Пущину (своему второму мужу) она писала: «Ваш приятель Александр Сергеевич, как поэт, прекрасно и верно схватил мой характер, пылкий, мечтательный и сосредоточенный в себе, и чудесно описал первое его проявление при вступлении в жизнь сознательную». [210]
Меньше всего Наталья Дмитриевна думает о житейском благополучии. Все ее помыслы — о религии. Религиозность Фонвизиной, доходившая до фанатизма, была столь глубока, а познания в богословии столь обширны, что под ее влияние попал тобольский священник. Больше того, Наталья Дмитриевна занялась «внутренним преобразованием» мужа и преуспела в этом деле: из человека, равнодушного к религии, он превратился в верующего.
210
В. Шенрок.Одна из жен декабристов. — «Русское богатство», 1894, кн. XI, стр. 105.
Вероятно, страстная религиозность Фонвизиной произвела сильное впечатление и на молодого Достоевского, который познакомился с декабристкой в Сибири и с тех пор относился к ней с большой симпатией и уважением. «С каким удовольствием я читаю письма Ваши, драгоценнейшая Наталья Дмитриевна. Вы превосходно пишете их, или, лучше сказать, письма ваши идут прямо из вашего доброго человеколюбивого сердца, легко и без натяжки», —
211
Ф. М. Достоевский. Письма, т. 1. М. — Л., 1928, стр. 142.
Достоевский лучше, чем кто-либо другой, мог знать, что за человек Наталья Дмитриевна Фонвизина, поддержавшая его в одну из самых трудных минут.
Спустя двадцать пять лет после декабристов на каторгу везли петрашевцев. [212] В декабре 1849 г. они пробыли около недели в Тобольске — в общей тюрьме вместе с уголовниками, многие без всяких материальных средств. Декабристки добились («умолили», по словам Достоевского) тайного свидания с узниками. «Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они благословили нас в новый путь, перекрестили и каждого оделили Евангелием — единственная книга, позволенная в остроге. Четыре года пролежала она под моей подушкой в каторге». [213] Евангелие это в дальнейшем сохранялось в семье писателя как реликвия. В Евангелие же были вложены деньги. В письме брату от 22 февраля 1854 г. Федор Михайлович вспоминал: «Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас». [214]
212
См. об этом сообщение С. В. Житомирской «Встречи декабристов с петрашевцами», написанное главным образом на основе документов из фонда Фонвизиных, хранящегося в Отделе рукописей Библиотеки им. В. И. Ленина (Литературное наследство, т. 60, кн. I. М., 1956).
213
Ф. М. Достоевский.Дневник писателя за 1873 г. — В кн.: Ф. М. Достоевский об искусстве. М., 1973, стр. 193.
214
Ф. М. Достоевский.Письма, т. 1, стр. 135.
В Тобольске петрашевцев распределяли по губерниям и заводам. В связи с этим декабрист Е. П. Оболенский сообщал брату, обеспокоенному судьбой петрашевца Н. С. Кашкина: «Везде — по пространству всей Сибири начиная от Тобольска — в Томске, Красноярске, Иркутске и далее, за Байкалом — он найдет наших, которые все, без исключения, будут ему помощниками и делом и словом…» Далее Оболенский советует писать «прямо к Катерине Ивановне Трубецкой». [215]
С. В. Житомирская публикует большое и весьма интересное письмо Н. Д. Фонвизиной брату мужа, в котором Наталья Дмитриевна описывает в подробностях свои встречи с петрашевцами в остроге, в том числе и с самим М. В. Петрашевским: «Боже мой, в каком ужасном положении нашла я несчастного! Весь опутан железом, больной, истощенный… Он успел сказать мне многое, но такое, что сердце мое облилось кровью…» [216]
215
Цит. по ст.: С. В. Житомирская.Встречи декабристов с петрашевцами, стр. 618.
216
Там же, стр. 619.
Узнав об отправлении Ф. М. Достоевского и С. Ф. Дурова в Омск, Н. Д. Фонвизина в тридцатиградусный мороз едет за Иртыш, чтоб проводить их. Фонвизина и сопровождавшая ее М. Д. Францева долго ждали в поле, пока из-за опушки леса не показались две тройки — с жандармами и заключенными. Тройки остановились — об этом женщины заранее уговорились с жандармами. Арестанты были одеты в полушубки и меховые малахаи, «вроде шапок с наушниками», «тяжелые кандалы гремели на ногах». [217] «Мы наскоро с ними простились, боясь, чтобы кто-нибудь из проезжающих не застал нас с ними, и успели только им сказать, чтоб они не теряли бодрости духа, что о них и там будут заботиться добрые люди». [218]
217
Воспоминания М. Д. Францевой. — «Исторический вестник», 1888, кн. VI, стр. 629.
218
Там же.