В добрый час
Шрифт:
«Великий экзамен»!
А достаточно ли она к нему подготовлена? Имеет ли она право сдавать такой почетный экзамен? Заслужила ли она это звание?
«Член Всесоюзной Коммунистической партии (больше виков)».
«Нет, сначала кандидат, — подумала она. — Сначала проверка на работе, в жизни. С завтрашнего вечера начнется этот великий экзамен». Перед ней лежала книга Ленина «Что делать?». Уже много дней она читала эту книгу. На про-тяжении всей зимы она изучала историю партии с комсомольцами, руководила кружком. Её слушатели, в особенности девчата (парни вели себя более сдержанно),
Пока заканчивали сев, на чтение почти не оставалось вре-мени. А в этот последний вечер она ничего не запоминала из того, что читала. Другие мысли приходили в голову — о прочитанном раньше, и она напрягала память, чтобы вспомнить ту или иную дату, событие, ленинское высказывание. А то вдруг ей начинало казаться, что она забыла, каковы обязанности члена партии, и она, потихоньку от самой себя, заглядывала в устав.
Вокруг лампы летали мотыльки, бились о горячее стекло и тоже мешали, отвлекали внимание.
Вздыхала Алеся, сидя над задачами, — готовилась к письменному экзамену по алгебре.
Маша злилась. Чего ей вздыхать? Все равно, если сама не решит, так завтра спросит у Павла, да и на экзамене не постесняется заглянуть в чужую тетрадь. Беззаботный у сестры характер. Легко ей будет жить.
«Разве радость в том, чтоб легко жилось? — задумалась ока. — Моя жизнь была нелегкой. Да и Алесина тоже, зря я на нее поклеп возвожу… Сколько горя мы перенесли!.. До революции такие, как мы, стадовились нищими. А мы вот… Алеся кончит дреять классов, поедет в Москву… — Ей на какой-то миг стало даже завидно, но она с нежностью посмотрела на сестру, склонившуюся над тетрадью, и, как мать, подумала: — Красивая она у меня».
На улице пели девушки.
Маша плотнее закрыла окно, поправила занавеску, но песня все равно залетала в комнату:
По-осею огу-ро-очкиНи-изко на-ад водо-ою…— и мелодия её навязчиво звучала в мозгу, овладевала всем существом и возбуждала непреодолимое желание запеть самой. Алеся уже напевала без слов, тихо и нежно. Маша мысленно повторяла за ней:
Сама буду поливатьЧастою слезою…Слова эти заставили её опомниться: слишком уж не гармонировали они с её настроениями, с её мыслями..
— Алеся!
— Не буду, Машенька!
Маша полистала страницы, которые ещё надо было прочитать.
— Когда я это сделаю?
— А ты заставь себя не думать ни о чем другом, — посоветовала Алеся, как будто знала, что у нее на душе. — Чтоб не мешать тебе, я лягу спать.
Маша начала читать главу о дискуссии в партии, о новой экономической политике и новом поражении врагов партии — троцкистов. И вдруг ей показалось, что она читает это впервые, — перед ней разворачивалась страница великой победоносной борьбы
Маша сосредоточилась и читала, не слыша, что делается вокруг.
…На дворе было уже совсем светло, а на столе все ещё горела лампа. Она потушила её, подошла к окну, растворила его и жадно вдохнула прохладный воздух.
Все произошло значительно проще, чем она себе представляла. Но в этой простоте, как она потом поняла, и было все величие и весь глубокий смысл приема в партию.
Игнат Андреевич спокойным, но не совсем обычным голо-сом прочитал её заявление и анкету.
— Вопросы? — коротко спросил Мятельский, председательствовавший на собрании.
— Расскажи биографию, — сказал Костя Радник, котон рого самого только недавно принимали в члены партии.
Маша встала. Но вместе с ней встал Михей Вячера.
— Не надо, Маша. Знаем мы всю твою биографию, на наших глазах выросла. — И, обращаясь ко всем, продол жал: — Вся её жизнь что на ладони у меня. Я на её родинах был. Мы с Павлом Кацубой дружили, вместе гражданскую войну прошли, вместе домой вернулись. Трое нас — Антон Лесковец, — Михей взглянул на Максима, — и мы. Первыми и колхозы организовывали: они с Лесковцом в Лядцах, а мы Фаддеем Романом здесь, у нас.
Вячера минуту помолчал, обвел всех взглядом, как бы прашивая: а то ли он говорит, что нужно? Но, увидев, что ушают его внимательно, тихо продолжал:
— Все помню… Помню, как мать её умерла… Пришли мы с кладбища, на поминки, как водится… Вытерла она слезы и… хозяйка в хате… Многие тогда… — Хотел было он ещё что-то вспомнить, но махнул рукой и начал о другом:-Или возьмем сорок первый год… Помню, сидим с Прокопом Прокоповичем, советуемся, кого нам связными назначить в деревнях, И её, Машу, Антон Лесковец первой назвал. А через какой-нибудь месяц она нам сведения принесла… Пришла босая, а ночью ударил мороз, снежком присыпало… Я ей утром по лагерю сапоги искал…
Маша как поднялась, так и стояла, прислонившись плечом к стене. Слушала и чувствовала, как все ровнее и ровнее бьется сердце.
— Одним словом, я с радостью дал ей рекомендацию и первый предлагаю — принять единогласно, — неожиданно закончил Михей.
Ладынин улыбнулся этому «принять единогласно», но больше никто, должно быть, не заметил обмолвки, так как никому, верно, и на ум не могло прийти, что можно не голосовать за её прием.
— Садись, Маша, Почему ты стоишь? — ласково сказал Ладынин.
Выступил Василь Лазовенка. Он говорил о её работе в колхозе в послевоенные годы и особенно этой весной.
Когда он кончил, инструктор райкома спросил:
— С Уставом партии ознакомились?
Она снова встала, как на экзамене, ответила коротко:
— Да, — но, подумав, поправилась — Изучила.
— Может, председатель хочет сказать? — кивнул Мятель-ский Максиму Лесковцу.
Максим поднялся, помолчал, прокашлялся, словно гото-вясь к длинной речи, а сказал всего три слова:
— Поддерживаю полностью. Достойна.