В добрый час
Шрифт:
Маше казалось, что планы бригадиров безупречны, что о них ничего уже не скажешь, можно только похвалить, и потому она была удивлена, когда их стали критиковать, выправлять.
Выступали члены правления, сами бригадиры, Байков, Тут же все уточняли, делали перерасчеты, рациональнее расставляли Людей и тягло.
Из уточненных бригадных планов рождался общеколхозный план.
Василь подводил итоги.
— Планы мы составили хорошие. Теперь главное — выполнить их, а это целиком зависит от нас. Людей у нас действительно мало. И нужно,
— Увидим! — прозвучал в тишине скептический возглас Наташи Гоман.
— Надо организовать школьников, студентов…
— Снять бригаду с гидростанции! — крикнул кто-то из мужчин.
— Конечно! — поддержали его.
— Другие колхозы все равно снимут своих. А нам что, больше всех надо?
— Дело правления, товарищи, но я буду против того, чтобы снимать бригаду с гидростанции на все время уборки, — запротестовал Василь. — Хорошо бы, если б мы могли совсем их не трогать… Ну, если такое дело, так в самое горячее время — на неделю… Не больше!.. Звено свекловодов Рагиной будет работать в третьей бригаде в Кривцах. Седая со своим звеном станет на вывозку хлебопоставок. Почетное задание тебе, Наталия Николаевна!.. В самый короткий срок должны мы рассчитаться с государством…
Василь хотел было уже перейти к обсуждению других дел, как неожиданно поднялась Настя Рагина.
— Разрешите мне, — она энергичным жестом поправила свою цветастую косынку и твердо, подчеркивая каждое слово, произнесла: — Мое звено на уборку не выйдет!
Если б вдруг заговорил сидевший тут немой Цимох, это, верно, удивило бы присутствующих меньше, чем такое заявление.
Все головы повернулись к ней, её разглядывали так, как если бы она только что свалилась с неба. Настя покраснела, смутилась и села.
Колхозники загудели, кто — возмущенно, кто — насмешливо:
— Высказалась!
— Генерал девичьего войска.
— Ты что спряталась? Говори, выкладывай, что это за звено у тебя такое?
— Как твои бураки полоть, так всем колхозом ходили.
— Я вас не просила! — Она снова встала, уже бледная, с лихорадочным блеском в глазах.
— Мы тебя тоже не просим! Может, прикажете в ножки вам поклониться, Анастасия Ивановна? Она не пойдет! Ишь ты какая! — возмущался Михей Вячера.
— Не пойду! Пускай раньше жена председателя пойдет.
Люди сразу притихли и повернулись от нее к столу, за которым, спокойно улыбаясь, стоял Василь Лазовенка. Кое-кто задержал взгляд на Маше, и она почувствовала, что ей вдруг стало душно.
— Жена председателя работает, — заметил кто-то.
— Не видим мы её работы! — закричала Наташа Гоман.
— Где это видано, чтоб вышла колхозница замуж и работала не там, где муж, — послышался от дверей голос пожилой женщины.
Но Наташа не давала рот раскрыть ни сторонникам своим, ни противникам:
— Хороша работа! Муж каждое утро на лошади отвозит, вечером привозит, как барыню какую…
— Выходи и ты за председателя! Тебе
— А ты знаешь, кто за кого замуж выходил? Может, он за нее?
— Знаем мы эти штучки. Выгодно сразу в двух колхозах быть! Две коровы, две усадьбы…
Слова эти огнем обожгли сердце Маши, стало обидно до слез. Как они могут так обижать Василя, который столько времени, столько сил отдает колхозу? Да он и не думает никогда о своей усадьбе!
Она посмотрела на Василя, он чуть побледнел, но по-прежнему улыбался спокойно, весело. Неужто эта клевета не трогает его, не оскорбляет?
Когда Наташа наконец умолкла, он насмешливо спросил:
— Ну? Кто хочет ещё? Только давайте по порядку. Мгновенно установилась такая тишина, что стало слышно, как бьются о лампочку мотыльки.
Поднялся Иван Рагин, отец Насти, сурово взглянув на дочь:
— Все, что настрекотали тут эти сороки, ерунда, конечно… Ты прости, Василь Минович, и ты, Маша, тоже… Но тут дело такое… слышал я эти разговоры и от людей постарше, особенно от женщин… Не понимают они, почему женка твоя, Василь Минович, работает не в своем колхозе… Разве нам самим не нужна такая работница? Или в «Партизане» без нее никак не обойдутся? — Он оглянулся, как бы ища поддержки, и сел.
Василь обернулся к жене.
— Объясни, Маша…
Но Ладынин его перебил:
— Погоди. Я объясню, — он поднялся, как всегда, немножко чересчур стремительно, но потом сделал длинную паузу, отошел от стола, внимательно вглядываясь в лица людей. — Я понимаю вас… Затронуто ваше самолюбие. Как это, мол, так: нашелся человек, который не пожелал перейти в ваш, лучший, колхоз, а остался в худшем. Да, кое-кому ещё трудно это понять. Трудно потому, что живут они ещё по старой поговорке: рыба ищет где глубже, а человек где лучше.
Нет, товарищи, передовой советский человек не ищет, где лучше, а строит его, это лучшее, там, где ещё не все хорошо, борется за лучшую жизнь не для себя одного… Товарищи, как видно, забыли, что Мария Павловна — коммунистка и поступила она, как подобает коммунисту, осталась там, где она действительно больше нужна. Партийная организация одобряет её решение.
Старики согласно закивали головами: понимаем, мол, дорогой Игнат Андреевич.
Кто-то даже выкрикнул:
— Правильно! Молодчина, Маша!
Но Маша видела, что Настину команду и большинство женщин не удовлетворило и объяснение Ладынина. Они переглядывались, перемигивались и бросали на нее довольно неприветливые взгляды. Она не рада была, что пришла на заседание. Лучше бы ей всего этого не слышать. Ей было обидно не за себя — за мужа…
Дома она сказала:
— Мне прямо страшно, Вася! Я всегда понимала людей, и они меня понимали. А тут…
— Ну, Настя и её звено — это ещё не все люди… Ты успокойся. И не волнуйся за меня: мой авторитет Насте поколебать трудненько.