В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
– Хорошая у вас яранга, – сказал Праву, почувствовав неловкость оттого, что все время молчит и только глазеет по сторонам.
Коравье был польщен. Он сам своими руками выстроил ярангу, когда женился, и хотел, чтобы она выглядела не хуже, чем у других.
– Рэтэм почти новый, – сказал Коравье. – Еще не успел потемнеть от копоти, поэтому и в чоттагине светло.
– Хорошо живешь, – сказал Праву.
– Когда человек здоров и у него в яранге сытно, отчего не быть довольным жизнью? – кивнул в знак согласия Коравье.
Росмунта
– Какой интересный ножик! – восхитился Коравье, глядя, как Праву, в поисках подходящего лезвия, раскрывает складной нож.
– В Ленинграде купил, – похвастался Праву.
– Что ты сказал? – насторожился Коравье.
– Я назвал место, где приобрел этот нож, – пояснил Праву, кляня себя за неосторожность.
– Там делают такие ножи? – спросил Коравье.
Праву не сразу ответил. Он мучительно искал выход из неловкого положения, в какое сам себя поставил. Подцепив кусок еще теплого мяса, Праву захватил его губами и ловко отрезал. Пусть Коравье видит, что гость ест, как настоящий человек.
– Хочешь иметь такой ножик? – спросил Праву.
– А как же ты? – смутился и обрадовался Коравье. – Тогда в обмен возьми мой!
– Это тебе подарок.
Коравье не находил себе места от радости.
– Есть же умелые люди на свете! – приговаривал он, разглядывая ножик. – Сработать такую вещь, должно быть, нелегко! Смотри, Росмунта! Как красиво сделано. Роди сына, и я ему передам подарок Праву.
После еды Праву выразил желание пройтись но стойбищу. Коравье замялся.
– Разве нельзя? – спросил Праву.
– Ходить можно, но тебе будет плохо, – ответил Коравье. – В нашем стойбище не любят чужих людей. Никто не позовет тебя в ярангу.
– Ничего, – сказал Праву. – Пойдем так. Я хочу посмотреть, как люди живут.
Коравье и Праву шли вдоль ряда яранг. Берег слегка клонился к реке, и создавалось впечатление, будто яранги остановились в стремительном беге к воде. Ветер дул от реки, и дымки над крышами усиливали сходство. За стойбищем подъем становился круче и переходил в склон горы, кончающейся остроконечной вершиной, запутавшейся в облаках. Кольцо окрестных гор очерчивало горизонт – мир, в котором жили эти люди. Праву вспомнил далекое детское представление о видимом мире. Все, что находилась за линией смыка земли и неба, казалось ему нереальным, выдумкой взрослых людей. Это представление оказалось настолько сильным, что даже впоследствии он часто ловил себя на том, что испытывает какое-то внутреннее сопротивление, когда приходилось вообразить жизнь людей, находящихся за пределами видимого.
Входы в яранги были плотно занавешены лоскутами старого рэтэма. На улице ни души. Если бы не дымки над крышами, можно
– Корав! – послышался повелительный голос из одной яранги.
Голос прозвучал так неожиданно в тишине, что Праву вздрогнул и остановился.
– Корав, иди сюда! – повторил голос.
– Я пойду, – в замешательстве сказал Коравье. – Меня зовут старейшины стойбища.
Праву повернул обратно. Он видел, как Коравье скрылся за замшевой дверной занавесью большой яранги.
Праву вдруг вспомнил, ради чего он, собственно, пришел в стойбище, и горько усмехнулся. Сегодня это не нужно ни ему, ни тем более жителям стойбища Локэ. Когда путники идут по тундре и кто-нибудь отстает – долг остальных помочь отстающему.
Росмунта вопросительно глянула на вернувшегося Праву.
– Коравье позвали в ярангу старейшин стойбища, – успокоил ее Праву.
В яранге старейшин Мивит и Арэнкав накинулись на Коравье.
– Зачем привел соглядатая?
– Ты не один здесь живешь…
– Почему бы тебе не пойти жить к ним, если так любишь общаться с чужаками?
Приподнялся полог, и показалась лохматая голова Эльгара.
– Хорошо все же он сделал, что отказался стать мудрейшим. Случись это – несдобровать бы нашему стойбищу.
– Но этот человек пришел только для того, чтобы познать древние обычаи, утерянные колхозными чукчами, – пытался оправдаться Коравье.
– Пусть он уходит! – гневно сказал Арэнкав. – Лисой забирается к нам. Хвалит наши обычаи, а в душе плюется и ругается. Нарядился в чукотскую одежду… Это худший! Другие открыто приходят и уговаривают, как Ринтытегин. А этот хочет взять хитростью. Это переодетый русский!
– Да не русский он, – слабо защищался Коравье. – По-нашему ест и говорит. Вот ножик даже мне подарил…
Нож был хорош! Руки Арэнкава невольно потянулись к нему, но тут закричал Эльгар:
– Не прикасайся! Я чувствую в этом ноже колдовскую силу!
– Если ты не забыл наказов мудрейшего, – строго сказал Арэнкав, – ступай и скажи гостю, чтобы уходил из нашего стойбища. Отдай ему нож. А потом возвращайся вместе с Росмунтой, и Эльгар очистит вас от злого духа… Мы заботимся о твоей семье, о будущем твоего сына…
Раздираемый противоречивыми чувствами, Коравье шел к дому. Гость сидел в чоттагине и мирно беседовал с Росмунтой.
– Вот бери нож, – сказал Коравье. – И уходи. Мы разные с тобой люди. Наши жизненные дороги идут по разным склонам.
Праву удивленно посмотрел на Коравье. Перед ним был совсем другой человек, от радушного любознательного пастуха ничего не осталось. И Праву показалось, что он увидел старого идола, вырезанного из дерева и хранящегося в Этнографическом музее в Ленинграде. Ему стало жутко. Стоило больших усилий встать и с достоинством попрощаться. Он спросил дорогу на строящийся комбинат. Коравье проводил его до перевала и оттуда показал на чернеющую ленту дороги.