В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
Все ее тело выгибалось так, будто в спину ей вставили гибкий китовый ус.
– О-о-о-о-о! И-и-и-и!
В глазах Коравье что-то защипало, и он с удивлением обнаружил, что весь покрыт липким соленым потом.
Снова дикий вой разнесся по тундре. И хоть бы кто-нибудь отозвался! Вдруг голос Росмунты прервался, и тотчас послышался захлебывающийся детский плач.
– Перекуси пуповину, – выговорила Росмунта и закрыла глаза.
Коравье держал на руках новорожденного сына и не знал, что с ним делать. Мальчик орал во все горло и шевелил
– Иди обмой его, – слабым голосом велела Росмунта.
Коравье побежал к ближайшему озерку. Вода оказалась достаточно теплой. Коравье осторожно обмыл ребенка. Он закричал еще пуще.
– Кричи, сын! Пусть олени тебя слышат! – сказал Коравье, высоко подняв ребенка.
– Покажи мне его, – попросила Росмунта, когда Коравье вернулся.
Коравье поднес к ее лицу сына.
– Какой маленький, – с оттенком разочарования произнесла Росмунта.
– Ничего, вырастет, – успокоил жену Коравье. – Еще каким богатырем станет!
К концу дня Росмунта немного оправилась.
Спотыкаясь о кочки, присаживаясь отдыхать через каждый десяток шагов, Росмунта и Коравье с сыном на руках наконец добрались до стойбища.
– Кыкэ вынэ вай! [9] – воскликнула женщина, повстречавшаяся им, и кинулась бежать, чтобы разнести новость по стойбищу.
В яранге Коравье уложил жену, бережно пристроил рядом с ней сына и принялся разжигать костер, чтобы приготовить для роженицы теплое питье.
Когда запылали сухие ветки стланика, в ярангу вошел Арэнкав.
9
возглас крайнего удивления.
Коравье встретил старейшину с просиявшим лицом и, поприветствовав, с гордостью сообщил:
– У нас родился сын!
Вопреки обычаю Арэнкав промолчал. Он был мрачен и сопел от сдерживаемого гнева.
– Что случилось? – участливо спросил его Коравье.
– Мутен у тебя разум! – объявил Арэнкав. – Ты нарушил древний обычай и принял от нечистой женщины дитя!
Коравье растерянно заморгал. Он хорошо знал, что мужчина не должен подходить к яранге, где происходит таинственное появление нового человека. Но как быть в тундре? Не мог же он оставить Росмунту одну? И все же лучше не перечить Арэнкаву.
– Так случилось, – смиренно сказал Коравье.
– По древнему обычаю, которому мы следуем, ребенок, родившийся на глазах мужчины, не должен жить. Он может принести вред нашему стойбищу, ибо он вестник несчастья.
От этих слов у Коравье все внутри похолодело. Язык, казалось, прилип к нёбу. Коравье только кинул беспокойный взгляд на полог: не слышит ли Росмунта?
– Что же делать? – с дрожью в голосе спросил Коравье.
– Не знаю, – ответил Арэнкав. – Надо спросить Эльгара. Он посоветуется с духами, а может быть,
– Когда же это будет? – спросил Коравье.
– Сегодня ночью Эльгар будет камлать, – ответил Арэнкав и вышел из яранги.
До ночи время для Коравье прошло в каком-то полусне. Он невпопад отвечал на вопросы Росмунты. Сын спал и во сне уморительно причмокивал губами.
Когда солнце скрылось за вершины гор и наступила полночь, в стойбище загремел бубен и воздух огласился воплями и всхлипами Эльгара. Каждый удар бубна отдавался болью в сердце Коравье. Оторвав неподвижный взгляд от лица спящего сына, он тряхнул головой, будто сбрасывая с себя что-то, и обратился к жене:
– Росмунта! Мы должны уйти отсюда, если хотим спасти нашего сына.
Росмунта, заплетавшая косу, бессильно уронила руки.
– Куда пойдем? Кругом тундра и нет наших людей, – тихо сказала она.
– Теперь и здесь нет наших людей. Они хотят убить моего сына и изгнать нас из стойбища. Мы остались только втроем в этом мире… Пойдем, Росмунта!
Шаги у яранги насторожили Коравье, и он бросился к выходу, раскинув руки.
В щели откинутой кожаной занавеси показалось лицо Эльгара.
– Пришли тебе объявить, Коравье…
– Ничего не говори! – перебил его Коравье. – Мы уходим из стойбища. Все. И жена моя Росмунта, и сын, еще не имеющий имени…
В ярангу вошли Арэнкав, Мивит и Эльгар. Старый шаман едва держался на ногах от усталости: видно, непривычно было после долгого перерыва такое серьезное камлание.
– Значит, понял свою вину, – сказал Арэнкав. – В просторах тундры ты можешь очиститься от скверны, которую принял от встреч с людьми другого мира. Хорошо, иди. Мы тебе дадим двух оленей. Но яранга – наше достояние. Ты ведь знаешь закон, завещанный Локэ?
Слушая эти слова, Коравье сгорал от гнева и думал, что для новых старейшин стойбища нет ничего удобнее, чем придумывать все новые и новые заветы Локэ, которые тот и не держал в мыслях.
– Мы даже разрешаем тебе, – продолжал Арэнкав, – взять с собой Росмунту, хотя ты знаешь, что у нас не хватает женщин и брат ждет смерти брата, чтобы обзавестись его женой.
– Мы сейчас же уйдем, – торопливо пообещал Коравье. – Только немного приготовимся.
– До того как солнце достигнет Остроконечной вершины, – строго сказал Арэнкав.
Когда Коравье добрался до холма, перевалив через который потерял из глаз стойбище, сердце его сжалось. Вот она, его родина, его земля, его мир. И все это он, может быть, теряет навсегда… День был яркий, полный света и тепла. Горы радостно тянулись вершинами к ясному небу. Ручьи, текущие по склонам, звенели, перекликаясь с птицами. В такую погоду сердце оленевода должно веселиться, а не плакать невидимыми слезами.
На небольшой гоночной нарте поместилось немного. Поверх кучи одежды и скудного запаса еды в меховом мешке лежал сын и смотрел блестящими глазами на небо.