В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
Праву, чувствуя, что дело он, в общем-то, выиграл, великодушно промолчал.
Вечером, когда Праву с Ринтытегином и Коравье у себя в комнате пили чай, пришла доктор Наташа. Все засуетились, усаживая гостью на лучшее место. Наташа уселась, а Праву побежал искать стакан.
– Где бы ни был, люблю сам заваривать чай, – говорил Ринтытегин, распечатывая новую пачку. – Нет лучшего напитка.
– Самый вкусный чай я пил недавно в Торвагыргыне в одном доме, – сказал Праву и поглядел на Наташу.
– Вкуснее моего? – недоверчиво спросил Ринтытегин.
– Намного вкуснее.
Ринтытегин
– Не иначе как тебя угощала любимая девушка! Когда человек влюблен, все, что бы ни приготовила любимая, кажется особенно вкусным!
Наташа низко опустила голову, пряча покрасневшее лицо, и спросила:
– Чем закончился разговор в райкоме?
Праву обрадовался такому повороту беседы и с готовностью ответил:
– Победа за нами!
– Хорошие дела, – подтвердил Коравье. – Даже мне пришлось кое-что сказать. Непонятно я говорил, боялся, что меня не поймут, но мои слова дошли до сердца партийных людей.
– Ты говорил философски, – сказал Ринтытегин.
– Может быть, так, – нерешительно согласился Коравье. – Я хотел как лучше. Когда я приеду домой с этой новостью, люди сильно обрадуются. И сам я рад, потому что чувствовал свою вину…
– Чем ты был виноват? – не понял Ринтытегин.
– Тем, что я колхозник, а они нет, – ответил Коравье. – Мне от этого было так, будто я покинул товарищей на трудной дороге, а сам ушел вперед.
– Теперь они побегут за тобой со всех ног, – засмеялся Ринтытегин.
– Это верно, – согласился Коравье. – Пусть теперь догоняют!
Незаметно опустел чайник. Ринтытегин с довольным видом встряхнул его и заметил:
– Весь выпили.
Наташа предложила:
– Пойдемте в кино. Мы еще успеем на последний сеанс.
– Здесь есть кино? – возбужденно спросил Коравье. – Что же вы раньше не сказали! Вы же знаете, как я люблю это зрелище! Пошли скорее.
Любитель кино Коравье побежал вперед купить билеты на всех: он боялся опоздать.
В зале Праву с Наташей оказались рядом. Сеанс начался. Праву смотрел на экран, но не видел, что там происходит. Все время хотелось повернуться к Наташе, поглядеть на нее. Как на иголках он просидел полтора часа, а когда зажегся свет, все же не удержался и посмотрел на Наташу. Глаза их встретились, они оба смутились.
По дороге в гостиницу Коравье громко восхищался картиной:
– И подумать только, что всю жизнь я не знал такого!
– Тебе бы побывать в настоящем театре, – сказала Наташа.
– Что это такое? – спросил Коравье, заинтересованный.
– Это почти то же самое, что и кино, но не на стене, на экране, а наяву. Артисты представляют все это на возвышении, которое называется сценой. Трудно словами рассказать, надо увидеть, – сказала Наташа. – Ты любишь театр, Праву? В Ленинграде, говорят, очень хорошие театры…
Праву не любил драматического театра. Первый спектакль он смотрел в Академическом театра имени Пушкина. Он попал на «Дядю Ваню». Праву с волнением вошел в этот, как он мысленно называл, храм искусств и поднялся на свое место под самым потолком. Сначала ему мешало смотреть
Праву не поверил первому впечатлению и пошел второй раз, уже на другой спектакль. В нем играл известный артист, которого Праву часто видел в кинофильмах. И на этот раз Праву был жестоко разочарован. Артист страшно гнусавил, будто в ноздри ему вставили резиновые пробки… Небо колыхалось, а земля скрипела половицами сцены. Все это производило такое убогое впечатление, что Праву стоило большого труда досидеть до конца представления. Он ругал себя за то, что не может отвлечься от условностей сцены, и решил, что просто неспособен воспринимать игру драматических актеров в силу своего воспитания. Ему было стыдно, что он не в состоянии понять того, что восхищает других…
Праву не мог солгать Наташе и уклончиво ответил:
– Да, в Ленинграде есть хорошие театры.
Они простились в коридоре гостиницы. Ринтытегин снова вынул какие-то бумаги и углубился в них. Праву лег в постель.
Ринтытегин шелестел бумагами. Горела настольная лампа. Праву лежал на спине, подложив под голову руку. На сердце у него было радостно, что удалось все же добиться своего. Вспомнился разговор с Наташей перед отъездом в районный центр. Сейчас можно было спокойно обдумать ее слова. Неужели он действительно изменился с тех пор, как приехал в Торвагыргын? Или она ошиблась? Может быть, то, что он считает уверенностью в себе, на самом деле самоуверенность?
Праву заерзал на кровати. Ринтытегин удивленно обернулся.
– Что ты все ворочаешься? – недовольно сказал он, раздраженный скрипом кровати. – Неужели в этой гостинице есть эти, как их называют, большие вши?
– Клопы?
– Да, клопы.
– Нет. Пока не чувствуется.
Ринтытегин собрал бумаги, сложил в свой большой кожаный портфель и стал раздеваться.
– Ринтытег, – окликнул его Праву.
– Что?
– Я хочу задать тебе один вопрос.
– Можешь хоть десяток задавать, – с готовностью ответил Ринтытегин.
– Почему Елизавета Андреевна против стойбища Локэ?
Ринтытегин повернулся на кровати и задумался.
– Не то чтобы против, – медленно заговорил он. – Она просто намучилась. Тут до нее был один… Его пришлось судить. В кожаном пальто ходил, скрипел, как рассохшаяся байдара, а колхоз не вылезал из долгов. Только одно название было – колхоз, а пастухи жили, как в стойбище Локэ. Ей пришлось все на своих плечах вытягивать. А теперь, когда мы выходим на первое место в районе и можно бы вроде передохнуть, ты тут такое хлопотное дело затеял!..