Шрифт:
1
«Домомъ Шиллинга» назывался великолпный старый домъ, находившійся рядомъ съ церковью бенедиктинцевъ; въ устахъ же народа онъ былъ и оставался «домомъ съ колоннами», хотя въ послднее время вс дома этой улицы украсились колоннами и колонками и такимъ образомъ уничтожился этотъ отличительный признакъ. Домъ этотъ былъ построенъ бенедиктинскимъ монахомъ.
Въ т времена, когда устройство гостиницъ не составляло еще промысла для городскихъ жителей, монастыри и рыцарскіе замки давали пріютъ прозжающимъ. Нкоторые монашескіе ордена для этой цли воздвигали на своихъ земляхъ страннопріимные дома — такимъ образомъ возникъ и «домъ съ колоннами». Монастырь былъ очень богатый, и братъ Амвросій, архитекторъ и скульпторъ, только что прибылъ изъ Италіи, опьяненный восторгомъ ко всему прекрасному; къ тому же надлежало построить помщеніе, достойное владтельныхъ особъ и сіятельныхъ господъ, которые со своими супругами и свитой часто прозжали той дорогой и просили пріюта
О томъ, что пережилъ и перевидалъ въ прошедшія времена этотъ чужеземецъ на нмецкой почв, немногое было извстно девятнадцатому столтію. Тогда бенедиктинскій монастырь находился за городомъ въ открытомъ пол; только нсколько мазанокъ ютилось въ кустахъ на противоположной сторон большой дороги, и сквозь деревянныя ставни ихъ едва мерцалъ огонекъ, когда по вечерамъ раздавался лошадиный топотъ и слышались повелительные голоса передъ толстыми монастырскими стнами.
На монастырскомъ двор появлялся яркій свтъ смоляныхъ факеловъ, и поднимался страшный шумъ отъ лая монастырскихъ собакъ, топота и ржанія коней прибывшихъ всадниковъ, но все скоро прекращалось, и обитатели хижинъ съ завистью въ душ удалялись въ свои норы, ибо они знали, что въ монастыр превосходное вино и изъ монастырскихъ трубъ день и ночь идетъ дымъ… А тамъ въ обширныхъ залахъ изъ-за завшенныхъ коврами оконъ мерцалъ свтъ толстыхъ восковыхъ свчъ люстры, и высокорожденные господа и дамы, освободившись отъ стснительныхъ и неудобныхъ верховыхъ костюмовъ, собирались вокругъ длинныхъ дубовыхъ столовъ, уставленныхъ княжески богатой серебряной посудой настоятеля. Далеко за полночь ходили по рукамъ кубки, звенли кости, и странствующіе музыканты, для ночлега которыхъ въ братскомъ дом на каменныхъ плитахъ стлалась солома, должны были приходить и играть, пока руки и горло не отказывались служить имъ.
Очень часто великіе и могучіе господа съзжались съ разныхъ сторонъ, чтобы заключать тайные союзы въ безопасномъ монастырскомъ дом съ колоннами, многіе важные документы тхъ временъ указываютъ на бенедиктинскій монастырь, какъ на мсто ихъ возникновенія. И бенедиктинцы не были отъ этого въ убытк. Они, не присутствуя въ дом съ колоннами, всегда слдили со свойственными имъ остроуміемъ и сообразительностью за тайными дйствіями своихъ гостей, и это знаніе часто являвшееся какимъ-то чудомъ, давало имъ неограниченное вліяніе.
Потомъ къ концу реформаціи братья покинули монастырь. Домъ съ колоннами и большая часть лсовъ, луговъ и полей перешли во владніе фонъ-Шиллинга; а меньшая и самый монастырь со своими хозяйственными постройками попали въ руки суконщика Вольфрама. Шиллинги сломали высокую стну, отдлявшую домъ съ колоннами отъ большой дороги и поставили ее во всю ея вышину между своими владніями и владніями Вольфрама, потому что дружескія сосдскія отношенія между ними были въ то время немыслимы… Мазанки исчезли; промышленный духъ города перешелъ за городскія стны, сдлавшіяся тсными, и раскинулъ въ пол новыя улицы; не прошло и одного столтія, какъ домъ съ колоннами очутился среди прекраснаго густо населеннаго городского квартала, какъ рдкій золотой жучекъ среди паутины прилежнаго паука.
Фонъ-Шиллинги придерживались новаго духа времени. Нюренбергскій мастеръ вмсто перенесенной стны поставилъ вдоль улицы художественную желзную ршетку, прозрачную и тонкую, какъ брабантское кружево; находившійся за ней зеленый лугъ былъ изрзанъ узкими перекрещивающимися дорожками, усыпанными краснымъ пескомъ, и раздленъ ими на отдльныя лужайки и клумбы, наполненныя розами, шалфеемъ и пестрыми гвоздиками; передъ портикомъ изъ высокой прекрасной блоснжной группы билъ фонтанъ, a кругомъ него бросали тнь рдкія роскошныя деревья. Сосди суконщики были консервативне рыцарей фонъ-Шиллингъ. Они ничего не ломали и не строили, только поддерживали, что было: если гд ослабвалъ камень, они старательно его вмазывали; поэтому «монастырское помстье», какъ они продолжали называть свое владніе, и посл трехъ столтій имло тотъ же видъ, какой ему дали монахи. Почернвшій отъ времени, покосившійся и, казалось, глубоко освшій въ землю фронтонъ какъ всегда неуклюже и мрачно выглядывалъ изъ-за стны, отдлявшей его отъ улицы. И стна эта была вся въ заплатахъ такъ же, какъ и дубовыя ворота подъ сводчатой аркой, и маленькая калитка подл нихъ, у которой нкогда звонили усталые путники, прося пріюта, и которая и теперь такъ же, какъ тогда скрипла и визжала, когда въ шесть часовъ вечера къ бывшему суконщику приходили люди изо всхъ улицъ и переулковъ за молокомъ, потому что Вольфрамы скоро замнили
Они скряжничали, тряслись надъ каждой копейкой, и вс были одинаковаго характера. Мужчины не стыдились ходить за плугомъ, а женщины аккуратно появлялись вечеромъ за прилавкомъ и сами продавали молоко, чтобы ни одинъ пфеннигъ не попалъ въ руки ненадежныхъ служанокъ. И хорошо длали Вольфрамы, какъ это доказало потомъ время. Богатство ихъ росло, а вмст съ нимъ и всеобщее къ нимъ уваженіе: они вс почти единогласно были выбираемы въ городской магистратъ, и наконецъ столтія черезъ полтора наступилъ часъ, когда фонъ-Шиллинги сочли нужнымъ замтить, что у нихъ есть сосдъ. Съ этихъ поръ завязались дружескія отношенія. Высокая стна оставалась — она между тмъ со стороны Шиллинговъ покрылась непроницаемой чащей винограда самаго лучшаго сорта, а съ противоположной стороны цпкими втвями темнаго плюща — но духъ боле гуманнаго времени проскользнулъ черезъ нее; Шиллинги не считали уже низкимъ для себя быть воспріемниками маленькаго Вольфрама, а сосдъ сенаторъ не считалъ за особую честь, если они приглашали его къ себ на обдъ. Да, въ теченіе послдняго столтія произошли большія перемны въ положеніи обихъ семей: между тмъ какъ нкогда презираемые всми суконщики возвысились до патриціевъ и пріобрли огромное состоянiе, Шиллинги окончательно разорились. Они вслдствіе своей знатности вели роскошную жизнь, и послдній въ род баронъ Крафтъ фонъ-Шиллингъ былъ уже наканун разоренія, когда умеръ его двоюродный братъ, которому было заложено все его имущество. И это было спасеніемъ падающему роду — единственный сынъ барона женился на единственной дочери покойнаго и въ приданое за ней получилъ опять вс шиллинговскія помстья. Это случилось въ 1860 году.
Въ этомъ же году въ сосднемъ дом совершилось событіе, встрченное съ большой радостью. Въ нсколькихъ поколніяхъ семья Вольфрамовъ всегда имла наслдника: но въ послдніе пятьдесятъ лтъ въ монастырскомъ помсть не родилось ни одного мальчика. Поэтому послдній въ род, совтникъ и оберъ-бургомистръ города Францъ Вольфрамъ, сдлался мрачнымъ и неразговорчивымъ. Пять дочерей одна за другой явились на свтъ Божій; вс пять «нестерпимо» блокурыя, какъ мать, вс съ наклонностью прятаться по темнымъ угламъ при вид строгаго отца, но они не долго прожили…
Госпожа совтница, точно виноватая, скромно и безмолвно проводила свою жизнь подл ожесточеннаго супруга; только его приближеніе вызывало краску сильнаго испуга на ея блдное лицо, а то она походила на движущуюся каменную статую.
И вотъ черезъ семь лтъ посл смерти своей послдней дочки она опять лежала въ задней комнат подъ блоснжнымъ пологомъ: тяжелыя темныя облака покрывали небо, но единственный пробившійся лучъ солнца игралъ на блдномъ чел страдалицы.
— Сынъ! — торжественно произнесла старая акушерка.
— Вольфрамъ! — вырвался радостный крикъ изъ устъ совтника.
Онъ бросилъ два золотыхъ въ ванну, въ которой купали ребенка, потомъ подошелъ къ кровати и въ первый разъ посл двадцатилтняго супружества поцловалъ руку жены, давшей жизнь его сыну.
Потомъ наступилъ день, какого еще не видало никогда монастырское помстье.
Вольфрамы не любили хвастаться своимъ богатствомъ: oни напротивъ тщательно скрывали въ кладовыхъ свое серебро, блье, фамильныя драгоцнности, а въ погребахъ старыя дорогія вина — oни довольствовались сознаніемъ, что все это у нихъ есть: но посл обда и вечеромъ того счастливаго дня въ такъ называемой большой зал, бывшей столовой монаховъ, богатство ихъ обнаружилось во всемъ блеск. На массивныхъ столахъ, покрытыхъ камчатными скатертями сверкало старинное серебро, накопленное вками: чаши, блюда, жбаны, кубки, огромныя солонки, а на темныхъ, украшенныхъ рзьбой стнахъ канделябры, все самой лучшей художественной работы. А въ небольшой сосдней комнат стояла купель. Вольфрамы не любили цвтовъ; на окнахъ никогда не было ни одного горшка, а въ фруктовомъ саду и на огород за хозяйственными строеніями цвли въ yroлк нсколько кустовъ дикихъ розъ самовольно водворившихся тамъ, — сегодня же благоухающіе цвты изъ городскихъ оранжерей украшали столъ: новорожденный былъ завернутъ въ фамильное крестильное покрывало изъ атласа яблочнаго цвта, а на его темной головк была надта старомодная шапочка, украшенная пожелтвшими кружевами и вышитая индійскимъ жемчугомъ.
Старая акушерка между тмъ сидла наверху въ комнат больной и разсказывала ей о роскоши убранства внизу, гордыхъ разодтыхъ въ шелкъ и бархатъ кумовьяхъ, о винахъ, разливавшихъ чудный ароматъ по всему дому, и о томъ, что маленькаго «сынка совтника», какъ какого нибудь принца, крестили среди розъ и миртовъ.
На исхудаломъ лиц родильницы мелькнула горькая улыбка, — ея маленькихъ двочекъ не удостоивали парадныхъ крестинъ, розы и мирты не окружали ихъ купель, серебро не вынималось изъ кладовыхъ… На щекахъ блдной женщины также зацвли розы, яркiя лихорадочныя розы. И въ то время, какъ внизу звенли стаканы и пили за здоровье давно желаннаго наслдника, наверху раздвинулся блый пологъ, и вс пять двочекъ окружили мать, и она горячо ласкала ихъ, и нжно разговаривала, и играла съ ними, а доктора безпомощно стояли вокругъ говорившей безъ умолку женщины, пока она съ усталой, блаженной улыбкой не опустила голову на подушки и не уснула навки.