В доме своем в пустыне
Шрифт:
— На них нужно много смотреть, — сказала Черная Тетя, — иначе их чешуя потеряет все свое золото. — Я не понял. — Из-за того, что на них весь день смотрят только слепые, — объяснила она. — И поэтому они медленно-медленно выцветают.
— Как Рыжая Тетя, — пробормотал я про себя.
— Не она одна, — сказала Черная Тетя. — Все мы так, женщины.
Рука об руку, высокие и тонкие, как два гладиолуса, один красный и один желтый, Рыжая Тетя и ее возлюбленный Эдуард гуляли по улицам Иерусалима. Их встречали недобрым взглядом, в них стреляли угрозами, ей не раз кричали: «Стыдись!» и «Английская подстилка!» — и даже такие слова, как «Изменница» и «Шлюха», она тоже слышала не раз. Но счастье шатром укрывало их обоих, и они не обращали внимания ни на кого.
На их свадьбу, которая проходила во дворце Верховного
94
«Лагерь Алленби» — место размещения администрации генерала Алленби, в районе дороги на Бет-Лехем (см.).
— Я закажу нам Хромого Гершона с его такси, — сказал он, — и мы поедем от дома к дому, как господа.
— Такси стоит уйму денег, — сказал я.
— У меня их достаточно, — сказал Авраам. — Такому человеку, как я, который сидит, как пес, во дворе, для кого ему беречь деньги?! Для детей, которых у него нет? Для Бога, который ему не помог? Деньгами надо пользоваться, Рафаэль.
Чтобы доставить ему удовольствие, я обул в тот день желтые ботинки фирмы «Бустар», перепоясался кожаным поясом, в нагрудном кармане у меня сверкал «Паркер-51», а в руке я держал записную книжку в обложке из льняной ткани. Все эти вещи подарил мне Авраам за год до того, на мою бар-мицву. Ботинки стерлись, пояс мне уже давно не по размеру, а ручку забрала себе Рона, когда мы расстались — «иначе я не уйду, мой любимый», сказала она. Но записная книжка по-прежнему со мной, вместе со списком. Вот: Учительская семинария в Бейт-а-Керем, в которой училась Мама до того, как мы родились, и здание Еврейского агентства [95] , построенные из «мизи йауди». Терра-Санта [96] и гостиница «Царь Давид», построенные из «мизи ахмар», как и квартал Зихрон Моше. Лютеранская церковь и Музей Рокфеллера [97] (Авраам показал мне их с крыши монастыря Нотр-Дам де Франс [98] , куда мы взбирались, не зная, что годы спустя Рона снимет там ту самую комнату, в которой я был пронзен ее запахом) — из «малхи», излюбленного, светлого «царя всех камней».
95
Еврейское агентство (Сохнут) — международная организация, созданная для связи между евреями Израиля и стран рассеяния и их сотрудничества в деле заселения и развития Земли Израиля.
96
Терра-Санта — большое здание на углу улиц Короля Георга и Газы, увенчанное фигурой Божьей Матери с нимбом из электрических лампочек
97
Музей Рокфеллера — археологический музей, расположенный напротив Цветочных ворот Старого города, вблизи Гефсиманского сада.
98
Монастырь Нотр-Дам де Франс — монастырь в конце улицы Яффо, против стен Старого города.
Он показал мне угловые камни и замковые камни. Мне смутно помнятся слова «завье» и «дестур», но что они означают, я тогда не записал и потому забыл. Церковь на Русском подворье [99] , построенная из сладкого камня, «мизи хилу». Старое здание муниципалитета и Бейт Авихиэль [100] — из камня «каакула». «Дерьмо, а не камень, — скривился Авраам. — Посмотри, какой он становится черный от всей той воды, которую впитывает». И нижний слой здания Центрального почтамта — из того базальта,
99
Русское подворье — площадь в Иерусалиме, на которой расположены русская церковь, а также иерусалимская полиция.
100
Бейт Авихиель — в прошлом одно из самых высоких зданий в центре Иерусалима.
А потом Хромой Гершон повез нас к дому на Хевронской дороге, и Авраам сказал:
— Это камень «лифтави», из-под Лифты, красный и твердый, а полоса наверху — из светлого малхи. Не камень — король.
— Но что это за дом? — спросил я.
— Это их дом.
— Но учитель сказал «важные дома»!
— Это очень важный дом.
Я получил за ту работу высокую отметку, девяносто, и разъяснение учителя: «Десять пунктов я снял тебе, Рафаэль, из-за некрасивого слова, которое ты употребил в отношении здания муниципалитета, а также из-за того, что, вопреки моим указаниям, ты написал о доме, не имеющем никакой важности».
«Это очень важный дом», — возразил я, но учитель сказал, что в таком городе, как Иерусалим, не может считаться важным дом, в котором какая-то тетя с волосами, горящими, как огонь, жила со своим мужем, а молодой каменотес с разбитым сердцем удрученно ходил вокруг, ожидая, пока она выйдет.
Из этого дома они ходили гулять в соседние районы — в Арнону, и в Рамат-Рахель, и в Армон а-Нацив, и к монастырю Map Элиас, держась за руки, обмениваясь словами и взглядами, глядя на Бет-Лехем [101] и на Иудейскую пустыню.
101
Бет-Лехем (букв, «дом хлеба», ивр.), в русской традиции — Вифлеем; город в нескольких километрах к югу от Иерусалима. По библейскому преданию, родина царя Давида и Иисуса Христа.
Своей тонкой стройностью, бежевостью его пиджака и голубизной ее платья они резко выделялись в толпе обычных для Иерусалима согбенных, одетых во все черное людей, и Авраам, который иногда ходил навестить своих друзей из подразделения каменщиков в кибуце Рамат-Рахель, опознал желтеющее выцветшим золотом пятно его головы и горящее рыжим пламенем пятно ее головы и увидел, как Дядя Эдуард вынимает свой швейцарский перочинный нож и нарезает ей грушу тонкими ломтиками. Гневом и любовью пылал он, его тянуло подойти и толкало бежать, и его сердце, как он мне сказал, «думало, что оно вот-вот вспыхнет».
Ее глаза никогда еще не были такими голубыми и глубокими, ее волосы никогда еще не были такими горящими. Вскоре он стал видеть ее не только на Хевронской дороге и вблизи ее дома, но и на других улицах, в любом месте и в любой час. «Я ее видел и днем, и ночью», и даже в промежутке между днем и ночью, и даже сквозь ограды и стены, и особенно сквозь кулаки, прижатые к закрытым глазам.
Я вспомнил. Не всегда в глубины парка слепых, не всегда к постелям дышащих мужчин. Иногда Черная Тетя исчезала совсем в другое место и несколько часов спустя возвращалась с полной корзинкой маленьких, светло-желтых абрикосов «балади», которые она нарвала в каком-то заброшенном, одной ей известном фруктовом саду в горах.
— Где ты была?! — кричала Бабушка. — И почему ты таскаешься туда одна? — Хоть она и рада была совершенно бесплатным фруктам, но беспокоилась о беспутной дочери. — Кто-нибудь еще подстережет тебя там и, не дай Бог, изнасилует.
— Я была там не одна, мама, не беспокойся.
— С кем же ты тогда была?
Черная Тетя улыбалась.
— С кем-то.
— Какая разница с кем. Если кто-то там кого-то изнасиловал, так это она его, — заметила Мать.
Бабушка сказала «Тьфу!» и удалилась, а Мать сказала: «Ты вообще не моя сестра. Со свалки в Твери и — вот откуда тебя принесли».
Черная Тетя сидела на камне, что во дворе, с корзинкой абрикосов между раздвинутыми ногами, и хохотала. Она открывала каждый абрикос пальцами и очищала от червей, а косточки сохраняла для нас двоих — мы терли их о камень мостовой, открывали в них узкую щель, и они превращались в свистки.
По пятницам мы с ней мыли полы. Я уже говорил, что Большая Женщина обычно не разрешала мне заниматься домашней работой, если не считать протирания стекол на портретах Наших Мужчин в коридоре да регулярной доставки дяде Аврааму порции куриного супа в канун субботы.