В духе времени
Шрифт:
Голокопытенко, злой как черт, ощупал пистолет. Да! У него был пистолет, он же полагался ему по работе. Обычный табельный «макаров», уцелевший в многочисленных перипетиях, свидетелем и непосредственным участником которых то и дело становился лейтенант. Голокопытенко был так зол, ему было так жалко уведенных невесть куда недавних его соседей по грузовику, что он еле удержался от того, чтобы открыть стрельбу прямо по грузчикам и руководившему ими человеку.
Усилием воли он сдержал себя. Конечно, ни к чему хорошему подобная акция не привела бы. Ну, уложил бы нескольких ни в чем не повинных грузчиков, а все главные
Голокопытенко вспомнил капитана Овечкина, который всегда насмехался над тем, что он, лейтенант, плохо стрелял. Вспомнил и недавнюю позорную свою стрельбу во дворе, когда оттуда похитили и увезли того, в очках. Тогда Голокопытенко вообще ни в кого не попал, хотя стрелял несколько раз.
Так что вряд ли бы грузчиков уложил. Для того чтобы кого-то уложить, в него надо попасть…
«Уроды, — думал он, — бандиты чертовы… Тут, в Москве, наверное, все между собой повязаны, и на помощь никого не позовешь. Нет, ни на кого не надо надеяться, нужно действовать самостоятельно».
Грузчики меж тем закончили с ящиками, баллонами и резервуарами. Тот, что руководил ими, приготовился закрыть двери. Но его кто-то позвал.
— Сейчас закрою, опечатаю, чтоб по дороге никто не придрался и открыть не просил… — откликнулся он на зов. Однако же повторный зов сдернул его с места, и руководитель погрузки скрылся в одноэтажной каменной будке. А прицеп остался запертым только на засов, который легко можно было откинуть.
«Ну погодите, — проговорил про себя Голокопытенко, — сейчас я вам устрою веселую жизнь… Потом не жалуйтесь, сами виноваты, сволочи!»
План действий был ему уже ясен. Едва ли подобный план мог возникнуть в голове заурядного мента, строго соблюдающего устав и нарушающего его только по приказу капитана Овечкина. Голокопытенко прокрался к «КамАЗу», приоткрыл дверцу и скользнул внутрь. Затем подтащил к выходу баллон, на котором было написано: О2. Насколько Голокопытенко помнил школьные уроки химии, О2 — это кислород. «Только он, кажется, не взрывается, — тужился лейтенант, выцеживая из головы остатки скудных околошкольных познаний. Он поддерживает горение… Вот если бы взорвался водород…»
Однако же ему упорно не вспоминалось, как на языке химических символов обозначается водород. Тем более не было времени его искать. «Черт с ним, — мелькнуло у Голокопытенко, — кажется, я видел в кино, как акула схватила в зубы баллон с кислородом, а храбрый американец выстрелил в баллон, и акулу разнесло на тысячу мелких килек… Может, и на самом деле так бывает?»
И он решил проверить, подумав, что если даже баллон не взорвется, то все равно он успеет уйти. Правда, подумалось также и другое: а почему бы ему не уйти прямо сейчас, не выдрючиваясь, но Голокопытенко тут же затоптал в себе эту позорную, на его взгляд, мелкую мыслишку.
— Ну, держись… — прохрипел он, подтащив к дверям баллон и на треть высунув его из прицепа наружу. Потом спрыгнул на землю и опрометью бросился в облюбованное укрытие.
Отсюда он выглянул и понял, что при его способностях в стрельбе может просто не попасть в баллон. Но было уже поздно: тип, руководивший погрузкой, показался из каменной будки и шел к прицепу.
Голокопытенко понял, что если он промедлит, то у него ничего не выйдет. К тому же если он позволит типу подойти
— Если бы я стрелял прицельно, то наверняка не попал бы, — сказал он, озабоченно глядя на меня. — Я далеко не Робин Гуд. Но у меня получился как бы нечаянный выстрел, так что неожиданно для себя я попал куда надо. И тут та-ак рвануло! Я рад, что никто не пострадал и что вам, Женя, благодаря моему выстрелу удалось спастись. Конечно, я не должен был так делать, но, честное слово, я был так зол!
— Не оправдывайтесь, — сказала я. — Методы у вас, Голокопытенко, конечно, еще те! Не мне критиковать, потому что благодаря вашей акции я сумела улизнуть… но все же… А к вопросу о том, что никто не пострадал… гм… скажем, это не совсем верно. Все-таки пострадавшие были. Володя, а вы всегда такой неожиданный? — вдруг резко спросила я. — Честно говоря, меня сложно удивить, но за последние несколько часов вы удивили меня аж два раза. Первый — когда нарисовались в прицепе «КамАЗа», а второй — когда взорвали этот самый «КамАЗ» вместе с прицепом ко всем чертям. Кстати, вы так и не рассказали, откуда вы взялись в грузовике и вообще в Москве.
Зря я это сказала. Вырвалось как-то ненароком. Впрочем, уже было поздно. Помятое и бледное лицо лейтенанта оживилось, вспыхнуло. Глаза заблестели.
— Дело интересное, — заявил он, — а все началось с того, что я пил кефир. То есть даже не с этого — распитие кефира было, так сказать, промежуточной стадией…
Я вздохнула и, подперев подбородок рукой, приготовилась слушать. Дорога предстояла не самая короткая, так что у меня было время выслушать рассказ велеречивого лейтенанта с самыми мелкими подробностями…
Когда Голокопытенко перешел к эпизоду с похищением человека в очках, я зашевелилась и сказала:
— Как он выглядел?
Голокопытенко ударился в описание, длительности и подробности которого позавидовал бы французский писатель Эжен Сю, любивший давать развернутые характеристики своим героям на пять или шесть страниц. На середине данного описания я вставила короткую, но определяющую суть всех дальнейших событий реплику:
— Это был Докукин.
В Тарасове меня ждали сюрпризы — целых два. Во-первых, тетушка никуда не уехала, за что я тут же обрушилась на нее с самой пространной критикой. Правда, с тетей Милой всегда так: где сядешь, там и слезешь. Она выслушала мою гневную тираду и ответила:
— Между прочим, Женя, я уже не так молода, чтобы мотаться по подругам и скрываться у них невесть от кого. Годы не те. К тому же ты так и не объяснила, в чем, собственно, дело. А во-вторых, дорогая моя, ты тоже не столь уж юна, чтобы продолжать куролесить. Вот сейчас ты пыльная, грязная, со ссадиной на лбу. Ну кому это нужно? В конце концов, тебе платят за твою работу не такие уж большие деньги, чтобы ты вот так пренебрегала собой. Своей личной жизнью, наконец!..
Когда речь зашла про деньги, у меня был большой соблазн предъявить тетушке чемоданчик, набитый долларами. Но, во-первых, я достаточно благоразумна, поэтому и не сделала бы этого, а во-вторых, деньги я оставила в камере хранения железнодорожного вокзала. На всякий случай. Незаметно от Голокопытенко.