В душной ночи звезда
Шрифт:
Наваждение
Ночью сильно шумел осенний ветер. Старые берёзы, стоявшие у двора бортника, раскачивались и скорбно лопотали, не готовые расстаться с мелкой неиссохшей ещё листвой. Время от времени, в кромешной беззвёздной тьме, в городе взлаивали собаки: видно, и им ветер навевал смутные сны.
В эту ночь Боду приснился перстень на женской руке. Перстень
...Этот перстень увидел Бод, стоявший в толпе вокруг батлейки, когда златошвейка Анна Берёзкова подняла к голове, к высокой белой намитке*, каких не носили здешние женщины, красивую руку. Перстень с винно-красным лалом блеснул на безымянном пальце...
Кровь ударила в голову Боду. Красный камень, как вызов! Как объяснить, что это, как понять?
Бод посмотрел пристально вслед этой Анне, и она, конечно же, обернулась
Обернулись и две её дочки, всегда и везде следовавшие за ней по пятам.
Он глянул на девочек: на одну, на другую - похожих, как две капли воды, - целясь взглядом на детские выпуклые лбы, меж бровей. Дети отвлеклись, завозились у мамкиной юбки: принялись водить по земле новеньких глиняных коровок.
– День добрый, Анна!
– сказал чародей.
– Добрый день вам!
– просто ответила Анна, хоть с любым другим мужчиной она бы и говорить не стала. Ушла бы, заслонив лицо концом намитки. Так поступала она, и за это над ней подшучивали городские - ладно бы, юная девчонка, на которую впервые загляделся казак, от смущения не знает, куда деть лицо и прячет его в ладонях.
– Я принесу мёда тебе и твоим деткам, - сказал Бод, заглянув Анне в глаза и вдруг перестав видеть всё вокруг.
– Угощу. У вас нет своего мёда. Я принесу мяту, и зверобой, и материнку, и руту. Будете заваривать зимой, будете здоровы.
Он говорил медленно, веско, обдумывая каждое слово. Знал, чувствовал, что словами торит незримую дорогу, по которой теперь пойдёт жизнь этой женщины и её детей.
И взглядом сверлил красавицу и ничего не мог поделать с собой.
– Мой мёд вас порадует, мои травы будут на здоровье.
Он сделал упор на слово 'мой', - разговор с Анной был не простой беседой: любое не к месту сказанное слово могло притянуть за собой...
"Ведаешь, чародей: не должно быть сейчас ни одного не к месту сказанного слова!"
– Благодарю. Я буду ждать. Я буду рада, - ответила Анна без тени смущения, спокойно и прямо продолжая глядеть ему в глаза, - приходите сегодня на вечерю.
– Бархатный голос музыкой прозвучал для ушей диковатого бортника.
Какие у неё очи с длинными густыми ресницами!
Да они распахнуты навстречу чародею!
Бода поразил и её взгляд, и её ответ. Первый их разговор. Не так должна отвечать чужому мужчине женщина.
Бод, удивляясь и недоумевая, что незнакомое, не испытанное
Бод решил отвести взгляд и прервать разговор. Но испугался. Вдруг оборвётся незримая связь между ними? А он... да он просто оглушён силой её женского естества, - и что теперь? И Бод, у которого голова шла кругом, медленно кивнул, соглашаясь, не спуская с Анны пристальных глаз. Ещё была возможность отступить и всё обдумать.
– Я приду к тебе сегодня вечером, - сказал он негромко.
– Так.
И повторил, закрепляя, словно припечатал:
– Я приду и принесу всё, что обещал. Вот - и - будет - всё - к добру - и к ладу.
А в висках билась кровь и ему, впервые в жизни, хотелось кричать: 'Я отдам тебе всё, что у меня есть, только сумей принять это - не испугайся, не ужаснись, не отвергни!'
Осенью рано смеркается.
Бод шёл к дому, приютившему Анну.
В этом большом доме с просторным двором, на котором с трёх сторон разместились хлева, клети, конюшя, баня, добрый погребец, в доме, стоявшем в посаде, жили под одной крышей три поколения: старики-родители, почтенный хозяин Кондрат - отменный сницер*, мастер, каких мало!
– со своей хозяйкой и десять их детей.
Из десятерых двое - девочка и мальчик, - приёмыши, рано осиротевшие крестники хозяйки Марьи. Но в семье не делили детей на своих и чужих, и городские, зная, что Кондрату это не понравится, не часто вспоминали о сиротстве Ульяны и Кастуся.
Бод отметил про себя, что в доме равно мужского и женского: мальчики и девочки рождались поочерёдно. Стоило только переехать сюда Анне с двумя мелкими девчонками, как дом сразу восстановил это редкостное равновесие: три старшие дочки упорхнули из семьи, были выданы замуж за достойных мастеров.
Сейчас на скамейке возле хаты Кондрата толклись младшие.
Их сегодня покормили первыми, вдоволь напоили крепким сладким варом из долго томившихся в печи мелких груш, и хозяйка, выложив все груши в большую деревянную миску, отдала лакомство детям и выпроводила во двор, чтобы не мешали взрослым посидеть за столом в праздничный вечер. А посидеть собирались на славу: к вечере приготовили баранину. Известное дело: если пожалеть, не зарезать барана на Рождество Богородицы, то его зарежет волк. Этот праздник, приходившийся на дни сытой осени, назывался в народе Богач.