В два хода
Шрифт:
Только вот некого было давить. Милиция ничего не могла понять и тянула это дело лишь в силу обязанности. Врагов у мальчишки не оказалось, я бы знал, со мной он бывал достаточно откровенен. Никакая шпана ему не угрожала, уж это-то выяснилось сразу, не знаю, как милиция, а я провел свое расследование. Кое-кто из нынешних «крутых» был в свое время в нашем в клубе, и хотя разошлись потом дорожки, но меня по-прежнему уважают. Так что выяснили — чисто.
Версия несчастной любви тоже отпадала. Я все-таки едва ли не пятнадцать лет с пацанами кручусь, симптомы эти знаю. Да и не вяжется оно ни с Димкиным характером,
Но тем не менее был прыжок в глухую пустоту, в грязно-лиловые сумерки. И никуда от этого факта не деться. И никто не поможет, никто. Оставалось тупо глядеть на салатовые, испещренные фигурными листочками обои.
Он не торопясь вышел из стены — высокий, сутулый и лысоватый, в дорогом сером костюме и при галстуке. Впечатление портило лишь сальное пятно на левом рукаве.
— Добрый вечер, Саша, — улыбнулся Сутулый желтой лошадиной улыбкой. Вы не волнуйтесь, я не галлюцинация. Просто, мне кажется, я могу вам кое-чем помочь. Вы позволите присесть?
И он мне все рассказал.
…Хранители Равновесия полагались каждой цивилизации, не достигшей третьего уровня устойчивости. «Не вставшей на крыло», — ухмыльнулся Сутулый. Объяснить, кто же они, Хранители, Сутулый не мог. Или не хотел.
— Слишком сложно это для вашего восприятия, Саша, — виновато развел он руками. — Не доросли еще земляне. Одно только скажу — то, что считаете вы реальностью, есть лишь первый ее слой, в некотором смысле обертка. А между тем слои неисчислимы, но, однако же, замкнуты друг на друга. Что же касается Равновесия, так об этом и говорить на данном уровне смешно. Впрочем, если хотите, Равновесие — это как бы некий стержень, скрепляющий слои.
— Кочерыжка в качане капусты? — ядовито уточнил я. Этот глюк уже начал меня утомлять. Если так оно пойдет и дальше, придется сдаваться врачам. А это, кстати, означает дальнейшую профнепригодность, и тогда мне не то что детей — ржавой лопаты не доверят.
— Можно сказать и так, — согласился Сутулый. — Создает иллюзию понимания. Как, знаете ли, объяснения типа того, что такое электричество. Электроны де фотонами перебрасываются, словно волейболисты мячиком. Как пишут в популярных книжках для умных шестиклассников. Но, впрочем, сойдет и кочерыжка.
— И между чем равновесие? — полюбопытствовал я у глюка. В конце концов, если его не злить, то он, наверное, быстрее уйдет. И я останусь один. Точнее, вдвоем со своей тоской.
— Ну, можно сказать, между действительностью и возможностью. Между замыслом и воплощением. Если еще грубее — между жизнью и смертью, хотя и то, и другое — совсем не то, что вы думаете.
— И к чему же сия лекция? — уставился я на испортившее костюм Сутулого пятно. — Какие будут выводы?
— Дело в том, Саша, — терпеливо вздохнул мой гость, — что мы тоже люди, у нас тоже душа есть. И пацана этого нам жалко ничуть не меньше вас. Мы ведь наблюдаем за всеми здешними событиями. Только вот помочь, увы, не в силах. Мы же не волшебники. А тут еще у вас, в вашем секторе, возник такой вот нехороший прогиб Равновесия. И Диму затянула воронка, выравнивавшая
— Понимаю, — соврал я, машинально взяв со стола карандашный огрызок и рассеянно вращая его в пальцах. — Я другого не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете, раз уж ничего нельзя поделать?
— В том-то и вся суть, — смутился Сутулый. — Вообще говоря, нельзя. Но кое-что тем не менее можно. Времени-то прошло всего-ничего, след от воронки не рассосался. Мы не можем ее убрать. Кто-то должен закрыть ее собой, перейти грань. Но этот кто-то — вовсе не обязательно Дмитрий Лозинцев пятнадцати лет.
— И кого же вы собираетесь угробить вместо него? — усмехнулся я, глядя в грустные, иссеченные кровяными прожилками, глаза Сутулого.
— А вы не догадываетесь, Саша?
И тут, наконец, до меня дошло.
— Димка действительно будет жить? — выдохнул я, резко подавшись вперед.
— Да. Это я гарантирую.
— И как же это вы сделаете?
Карандаш переломился в напрягшихся пальцах. Сухой треск вернул меня к действительности. Вот сейчас глюк развеется, и я останусь один. И наполненные безнадежностью сумерки.
— Как бы это объяснить? — задумчиво протянул Сутулый. — Ну, представьте, что мы поставим заплату на ткани реальности. Начиная с двухнедельной отметки, события пойдут немного иначе. Димка успешно сдаст экзамены, у него и мысли не возникнет о прыжке. То, что было, станет как бы небывшим, не действительностью, а возможностью. Нереализовавшейся, к счастью. Зато, к несчастью, реализуется другое. Вы погибнете. Завтра. Несчастный случай. Зато Димка будет жить.
— Гарантии? — отрывисто спросил я.
— Как вы думаете, Саша, зачем мне нужно было приходить к вам сквозь стенку? — усмехнулся Сутулый. — Расход энергии, кстати, немереный… Но иначе вы бы мало что не поверили, — вообще с лестницы меня бы спустили. Вам же сейчас хочется кого-нибудь придушить, я вижу, не слепой. И нисколько не осуждаю. Ваше состояние вполне понятно. А что до гарантий? Вы же умный человек, вы же понимаете, что абсолютных гарантий не существует. Любой факт может быть истолкован произвольно, а то и вовсе отброшен как галлюцинация. Не делайте удивленных глаз, я прекрасно знаю, что творится в вашем мозгу. Ну ладно, мог бы я вам показать картинку из той, не состоявшейся еще реальности. Это называется темпоральная проекция. Скажем, как через две недели ваши пойдут к Мраморному Озеру, и Димка будет капитаном второй байдарки, вместе с Лешей Котовым и Андрейкой Зиминым.
— Если Розалия выпустит, — вставил я.
— Выпустит-выпустит, куда она денется, — успокаивающе кивнул Сутулый. — Плановое мероприятие, отменять хлопотно, да и разговоры бы ненужные пошли… Ну так вот, покажу я вам Диму, плывущего наперегонки с Лешей, а вы скажете — глюк. Или подумаете. Что нисколько не меняет дела.
— Все-таки попробуйте, — сам не понимая, зачем, мотнул я головой. Покажите эту вашу проекцию.
— Ладно, — кивнул Сутулый. — Достанется мне от диспетчера за перерасход энергии, но я вас понимаю. Повернитесь к окну и смотрите.