В движении вечном
Шрифт:
Красота и Величественность уносят подчас беззаветно настолько в мечтательный солнечный рай у волшебной хрустальной реки, что даже и вспомнить никак неуместно в душевных порывах прекрасных про безнадежно немытые рыла каких-то "свиней", пускай они даже и рядышком с чистой парадной лужайкой. Пускай они рядышком так, что и ближе нельзя, в своем собственном хлеву, самых разных мастей и размеров.
Мог ли Игнат хоть чуть-чуть сомневаться тогда?
Тогда в своем детстве?
В "лесу незнакомом, в оглядке растерянной"?
Он ведь если и верил когда-нибудь, верил вот так, по-настоящему искренне и беззаветно, то лишь тогда в своем детстве. И потому,
* * *
А где-то далеко-далеко за непроницаемым "железным занавесом", словно на другой планете еще существовал совершенно другой мир.
Там и теперь было то, что было когда-то и здесь. Там и теперь были "богатые" и "бедные", там и теперь "человек человеку был волк".
– - Бедных так много. Неужели они там не могут прогнать своих богатых? -- никак не мог тогда понять Игнат. -- Неужели они не хотят быть счастливыми и тоже строить коммунизм? Чтобы у них тоже человек человеку стал друг, товарищ и брат?
КНИГА ВТОРАЯ
БИРЮЗОВОЕ ЛЕТО
Лето, лето!
Пылкого солнца горячие ливни,
Шелест полуденный вольных ветров,
Далей безоблачных хмель шаловливый,
Таинства звуков малиновый звон.
Сойди к детства реке желто-рыжим знакомым проселком. Брызги свежести отрадной, буйных нив изумрудный ликующий жар... Песка золотистого пышное пламя -- босоногим мальчишкой проворным погрузись, приумолкнув и робко в обжигающую его нежину, по крупице заветной вбери с бережливой украдкой роскошный, рассыпчатый бархат... И вдруг отчаянно, разом, сорвись на бегу с трехметрового выступа в ядреную звонкую синь, резвым "дельфином" стремительно вынеси струною упругое, ловкое тело на величаво послушную, плавную ширь... И там лишь на самой шири, скользнув невесомо на спину и раскинув раздольно руки, обнимая наотмашь бескрайние выси, словно растворись навсегда безмятежно в струистых животворных водах.
Иволги певучий праздник, голосов в зазеркалье игривом перламутровый трепетный звон. С наплывного бревенчатого мостика загляни снова
Загляни снова вдаль, в дней минувших святые страницы. Там есть и твое бирюзовое лето. Золотистою кистью, неповторимой палитрой расписал прозорливо, усердно его навсегда всемогущий и щедрый живописец.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОЭТЫ ПРИДУМАЛИ?
1
Антон
1976 год.
Эпоха развитого социализма.
Расцвет ее... и конец почти самый.
Вскоре назовут ее "эпохой застоя".
В самом начале июля появился в поселке серьезнолицый, так, особо ничем не примечательный с виду студент-дорожник. По старому большаку вели тогда магистральную бетонку, и студентов часто присылали на практику.
Иногда ведь бывает, как ни глянь и где ни глянь, все одно в одно у человека; у Антона же было как раз наоборот. Невысокий, худощавый, остроплечий как мальчуган двенадцатилетний, он, вследствие ранней седины, выглядел значительно старше своих двадцати. Наряди его в приличный костюм, рубашечка-галстук, и перед вами тотчас вылитый инженер, интеллигенция, но одевался он всегда в вытертую до бела жинсовку. Учился на дорожного строителя, закончил три курса политехнического, а сам не раз признавался с усмешкой своим новым знакомым в поселке:
– -- Кто в сорочке на свет, а я так, видать, с гитарой!
– - А что ж твои дороги? -- поинтересовался однажды Игнат.
– - Шаблон, технология. Такие дороги еще лет сто штамповать под линеечку будут, -- услышал в ответ.
– - Что ж пошел тогда в политехнический?
– - Серьезный диплом в жизни никогда не помеха. Да и армия... не хотелось, пацаны, загреметь. Сей институт, по-моему, лучше всего пройти заочно.
Творческий люд, в особенности под хороший бокал непрочь по-рассуждать на эротические темы ? Антон же, напротив, не пил даже шампанского, а из поселковых красавиц за целое лето так и не присмотрел ни единой, хотя приглянулся своей деликатной серьезностью, по их же признаниям, многим. Казалось, он здесь вообще не обращает никакого внимания на женский пол, как, впрочем, и на все остальное за исключением своего ансамбля, хоть и не имел здесь с него ни копеечки.
Когда впервые взял в руки гитару, наверняка, и не вспомнит. Бренчал до самозабвения в школьном ансамбле, потом в институтском. Множество друзей и знакомых появилось у него вскоре среди городских музыкантов, некоторые работали в веселых заведениях столицы, и не раз просили выручить, подменить на вечерок кого-нибудь из приятелей.
– - В кабаках класс лабануть! -- рассказывал Антон в первый же вечер своим новым знакомым в поселке. -- Четвертак за вечер всегда есть, а уж как пошла на больных холява, так, глядишь, и степуха целая.