В двух шагах от вечности
Шрифт:
Здесь, на восточном побережье, омываемом Карибским морем, призрака голода еще не было – в краю с таким климатом, где растут даже кокосы, он вряд ли возможен. Но через три-четыре месяца блокады вполне мог появиться дефицит в пище необходимых витаминов и микроэлементов.
«Чертовы гринго натравили на нас даже погоду!» – чуть не плача, говорила женщина одной из индейских народностей – скорее всего, майянка, – продавшая Максиму прямо у крыльца отеля несколько маисовых лепешек в обмен на японский солнечный элемент. Наверное, установит на крыше своей хижины. Или, возможно, брезентовой палатки в городском парке. Но, глядя на темное небо и чувствуя кожей порывы шквалистого ветра, Макс подумал, что ей больше пригодился бы ветряк. Хотя он быстро
Страшно подумать, что творилось на западном побережье, если скорость ветра там была больше раза в два. Утлые жилища сносило, а последние, не испугавшиеся даже стрельбы и политической нестабильности туристы бежали.
На лотке у старушки лежали приготовленные на продажу сувениры – скелетики на веревочках и черепа-калаверос, молитвенные четки, ацтекские божки, мексиканские супергерои в масках. Были там и картинки ретабло, похожие на русский лубок, – с народными религиозными сюжетами. Например, такими: «Мы бесконечно благодарны Пресвятой Деве за то, что так хорошо уродились наши посевы марихуаны». Или «Я благодарю тебя, Иисус Вседержитель, что ты помог мне и моему папе Педро Альваресу перейти границу со штатом Техас, не умереть в пустыне и не получить пулю от рейнджеров». Старые рисунки, еще прошлого века.
Но все это никакое не народное творчество, а штамповка на 3D-принтере. И туристов уже нет. А из местных никто такое не купит. Но надо же ей чем-то жить? Вот и надеется, что приобретут хотя бы добровольцы-интербригадовцы. Которые тоже своего рода туристы, хоть и с автоматами. Некоторые, у кого водились деньги, действительно брали – скорее, из жалости.
Рядом с женщиной стоял и щипал траву прямо с некогда роскошной клумбы ее серый ослик, на котором она привезла свою поклажу. Или мул? Макс так и не научился их отличать. Вообще-то животные ему нравились, в зоопарках он бывать любил. Хотя в зоопарках некоторые виды животных держать не разрешалось, ведь у зверей тоже есть права. Посмотреть на них можно было только в экопарках или в виртуале.
У него в детстве были только кошка-«британка» и такса. В Европе давно ввели драконовские налоги на сельскохозяйственную живность. Его бабушка, когда приходила к ним в гости, много ворчала по этому поводу: «И где их хваленая свобода? Мы когда-то держали и кур, и кролов, и хрюшек, – и без всяких лицензий фермера. Лучше бы я осталась в Казахстане. А еще лучше поехала бы к тетке на Алтай или к брату на Сахалин. Вот там было хорошо».
Простой поиск в сети подсказал тогда еще маленькому Максиму, что на всей территории бывшего СНГ эти налоги тоже есть. Но он не стал разбивать бабушкиных идеалов. Тем более она была уже старенькая. Россию и Казахстан он посетил, став взрослым. Пейзажи ему понравились. А люди… особой разницы ни в худшую, ни в лучшую сторону он не заметил. Нет, они были совсем не плохие и дружелюбные. Разве что копов и чиновников больше, да и наглее те. И, как и в Западной Европе, на любую ерунду надо было покупать патенты, а штрафы за нелегальное предпринимательство были драконовские. И тоже мало куда можно было пойти, не заплатив.
В общем, ничего в его душе не шевельнулось, хотя он многого ожидал, перечитав по настоянию бабушки почти всю слегка ненормальную русскую классику.
Но услышал он те же самые разговоры о деньгах, о «тачках», об удачно проведенном отпуске в четырехзвездочном отеле, о площади квартиры и пристройках к дачному домику. Вот и вся «загадочная душа» и «пыльные тропинки далеких планет». Наверное, это было сказано о далеком прошлом.
Хотя и в Германии он не чувствовал себя на родине. Видимо, слишком много времени провел в разъездах. Но слово «космополит» он считал не ругательством, а комплиментом и, как многие, воспринимал себя гражданином Земли. И именно вера в ее единство, подкрепленная песнями про «Прекрасное далёко», привела его сюда, в далекую Мексику.
«Угощу товарищей», – подумал Рихтер, положил
На ухе деревенской торговки, чье одеяние представляло собой смесь домотканого и фабричного текстиля, был закреплен клипсой допотопный беспроводной наушник. Очень старая система. Уж сколько было шуток стендап-комиков про тех, кто экраны на руку проецирует. Молодым достаточно было отправлять прямо в глаза. А тут вещица еще старше. Но Рихтер не осуждал старушку. Ему самому было удобно иногда управлять голосом или водить пальцем по виртуальной клаве. И он не понимал, зачем нужны для простых операций команды с окулярного сенсора… и тем более с нейроконтроллера, с его нормой ошибок одна к тысяче. Понты для зеленых выпендрежников. Серьезные люди не гонятся за новинками ради новинок.
Женщина между тем бормотала себе под нос, что никто не хочет ухаживать за скотом, а поля зарастают травой, – глядя на толпу молодежи, которая пришла вступать в La Milicia – один из вербовочных пунктов Народной милиции разместился в фойе гостиницы.
Из вращающихся стеклянных дверей как раз выходила партия тех, кто уже получил форму и амуницию. Макс узнал эмблемы и шевроны на камуфляже бойцов – трех парней и двух девушек с коротко подстриженными волосами. Узнал нашивку с перекрещенными мачете и автоматом, похожим на знаменитый «Калаш», который на Западе зовут «АК-47». Это оружие и тут уважали. Такие до сих пор были в строю, но ими вооружали только дружинников и только в глухих деревушках. Эти ополченцы из Канкуна были вооружены более новыми автоматами.
Не все из них были обитателями гетто. Вот эти пятеро – явно дети из среднего класса, из «хороших семей». Те, которые привыкли поручать своим умным домам и температуру душа, и приготовление пищи. Которые не смогли бы вспомнить день рождения матери или отца… да даже своей девушки или бойфренда – без напоминалки.
Почти все они были не из «Авангарда», а из «Фронта за реформы», который от него откололся. У «Авангадра» было к соцдемам-реформистам отношение, как к убогому братцу. Брезгливо-жалостливое – вроде и свои, родственники, но поддались правому уклону, боятся решительных мер, не хотят крови.
Многие из этих ребят, как Макс знал, были участниками первых мирных митингов против «дяди Ману» (как называли президента его сторонники, реальные и виртуальные), которые сотрясали страну еще с лета, а то и с весны. Еще когда уровень поддержки президента Мануэля Родригеса в баррио – бедных кварталах – оставался зашкаливающим. Именно они, относительно образованная молодежь, бузила уже тогда, в студенческих кампусах и старших школах, недовольная все новыми циркулярами и запретами.
Но реальное восстание масс этих юнцов быстро разочаровало. Потому что не дало им все свободы и блага на блюдечке, и потому что «вырвавшееся из стойла быдло» оказалось совсем не таким няшным, как они ожидали. И они стали тихо ворчать, а потом и проклинать революционеров. Но тоже тихо и по углам. Однако после объявления Мировым советом всех граждан восставших секторов скопом государственными преступниками, они – раз не сбежали из страны – поняли, что оказались в одной лодке с менее обеспеченными согражданами. Ведь их дома тоже оказались под прицелом.
В таких прибрежных городах, как Канкун, люди ощущали это особенно остро. Они не понимали, что для плавучей ракетной батареи нет разницы – и любая точка Южной и Центральной Америки вместе с Мексикой – под прицелом крылатых ракет, не говоря уже о боевых спутниках, от которых не спрячешься.
А значит, даже середняки (богатые-то сбежали почти все) волей-неволей вынуждены будут участвовать в обороне завоеваний «передового отряда трудового класса человечества», как называл себя в своих программах «Авангард». Хотя, конечно, и к чиновникам из «Авангарда», особенно перешедшим в него недавно и просидевшим острую фазу войны в кабинетах, а не в партизанских лагерях, у Макса были вопросы. Но поднимать их, как он думал, пока не время.