В футбольном зазеркалье
Шрифт:
Тоном человека, близкого к высоким секретам, Комов обронил:
– Сменят, будь спокоен.
Взгляд его, твердый, трезвый, красноречиво дал понять Скачкову, что – да, где-то что-то уже закрутилось.
– Идите вы к черту! – Скачков вскочил. – Да я первый заору… Зачем это вам? Зачем?
– Первый! – Комов отодвинул кресло и, руки в брюки, заходил туда, назад. – А ты первым заори, чтобы его убрали. – Разминулся, дошел до стенки, снова повернулся. – На кой тогда тебя капитаном выбрали? Команда требует!
– Команда!
Сходясь и расходясь, они несколько раз пересекли комнату от двери к окну. Сухов голову отвертел, наблюдая за обоими.
– А кто? – спросил Скачков.
– Кто, кто!.. С этого и начинать надо было, – обиженным тоном проворчал Комов. Прошелся еще раз и вдруг резко остановился. –
От изумления Скачков медленно развел руками.
– Братцы… да вы с ума сошли! Какой же из меня…
– Ты, знаешь, брось. Брось! – потребовал Комов, давая понять, что скромность скромностью, а дело делом. – Назначат тебя, и потянешь. А в помощники тебе вот – Федюню. Вторым тренером. Все могут, а вы не сможете? Да мы, Геш, такую команду слепим, что пыль полетит! Кое-кого шуганем, чтоб не мешали, кой-кого со стороны возьмем… Вот – показал кулак. – И дисциплина будет. Все будет!
Так, так… Скачков приходил в себя. Значит, у них уже все продумано, расписано. Однако хороши же будут тренеры! Иван Степанович прожил жизнь в таком футболе, на таком высоком этаже, где никому из них троих, решающих сейчас его судьбу, не приходилось и бывать (и не придется!), и то он настолько изнемог, что часто можно видеть, как врач Дворкин тащит к нему в комнату грелку с кипятком, – опять разгулялась каретниковская печень! Что же говорить про них с Федюней? Скачков хоть учился в физкультурном, имеет диплом, но Сухов-то. Даже техникума не окончил, отчислили за неуспеваемость. Удивительно, что этого не понимает Комов. Или понимает, но своих тайных мыслей и намерений не выдает?
– Давай, Геш, шевели мозгой, – бодро уговаривал Комов. – Кому и принимать команду, если не тебе? Мы тут как решили? В Вену ехать незачем. Стоит ли зря силы тратить? Нам тут очки нужны. В этом году нам бы только в высшей лиге удержаться. Зато уж потом!.. А с этим, – имелся в виду Каретников, точно вылетим. Федюня правильно толкует: ему в пешки играть.
Нервничая, Скачков тер лоб и собирался с мыслями. Значит, свалят они опытного Степаныча и посадят на команду… да по существу посадят самих себя! Но надолго ли их хватит, покуда не снимут с треском? На полгода? Не больше. Как растолковать им, чтобы бросили свою затею? Не послушают ведь!.. Комов в это время возбужденно расхаживал по комнате и с ненавистью говорил о тренере, как о пропащем человеке, судьба которого бесповоротно решена.
– Ты не думай, это ему так с рук не сойдет! Нашел тоже, кого не пускать в раздевалку! А кого же тогда пускать? Дурак какой-то, псих…
С этим Скачков был согласен: зря. Ну зашел бы Рытвин, ну поговорил бы, даже поругал… Подумаешь!
– Видали его, – все больше распалялся Комов, – открытие придумал: Чайковский!… Может, еще на скрипке пиликать заставит? На бандуре ему играть, а не в футбол!
А вот это он напрасно. На юге, после одной особенно изнурительной тренировки, Иван Степанович стал рассуждать о предельных нагрузках в современном спорте. Но только ли за счет все возрастающих нагрузок достигается победа? А если соперники натренированы одинаково, находятся на пределе своих физических возможностей? Значит, что же – ничья? А нужна победа! Так где же взять, добыть ту каплю, которая все же сдвинет чашу весов? Иван Степанович подождал ответа, не дождался и сказал, примерно, так: при одинаковых физических силах соперников необходимая капля добудется из психологических запасов, тут может сказаться такая мелочь, как – читал ли парень Достоевского, слушал ли Чайковского? Уровень современного спорта настолько высок, что духовная нищета спортсмена непременно скажется на его мастерстве. Не случайно, в командах с каждым годом появляется все больше «мозговитых» игроков.
– Программочка! – иронически присвистнул тогда Комов. – Что, Федюнь, скоро очки надевать придется?
– Пенсне! – фыркнул Сухов.
Они обнялись и демонстративно, вдвоем, направились в душевую.
Комову с его лошадиным стенобитным ударом все эти рассуждения об интеллектуальном спорте, как он выразился, до лампочки. Он признавал одно мерило для спортсмена – мощь. Однако и здесь неторопливый, вдумчивый Степаныч готовил ему (а заодно и Сухову) чувствительный удар. Произошло это во время сдачи так называемых нормативов мастерства. Обычно эти
Сдача нормативов заключалась в целой серии испытаний, на скорость бега, высоту прыжка, количество отжиманий, подтягиваний на турнике, на дальность и точность удара. По результатам каждому футболисту выставлялся общий балл. Изобретательный Арефьич и врач Дворкин сумели внести в зачеты элемент соперничества, и ребята старались изо всех сил. Лучший итог по всей программе испытаний оказался у Мухина. Вторым был Анатолий Стороженко, исполнительный и основательный во всем, за что бы ни брался. Анатолий учился на механическом факультете сельскохозяйственного института и через трудности продирался с отцовским крестьянским упорством. Скачков, как и центр нападения Владик Серебряков, оказался где-то в середине списка. Хуже всех выявилась подготовка у Сухова и Комова (хотя Федор, как всегда показал блестящий результат в рывке с места, а Комов отличился своим великолепно поставленным ударом с правой). И Скачков, сначала тоже недоумевавший, зачем понадобилось тренеру публичное представление с зачетами, понял, что Иван Степанович не так прост и беззащитен, как кажется на первый взгляд. Пригласив болельщиков на стадион, он словно нарочно показал им каждого футболиста в отдельности. Дескать, посмотрите, кто и с каким багажом собирается играть! То-то и свистели сегодня на трибунах, когда Сухов сдох к началу второго тайма, а Комов снес, срубил прорвавшегося Полетаева. То-то и закипают они оба, едва заходит речь о тренере!
Скачков не сомневался, что вся затея с переменой тренера принадлежит Комову. Но неужели они всерьез рассчитывали, что и Скачков ухватится за предложение встать во главе команды? А, видимо, рассчитывали и даже не сомневались, потому что, не найдя вдруг в нем единомышленника, Комов почувствовал себя уязвленным.
– Ну хорошо, – сказал он, кривя губы и поцыкивая зубом, – это тебе не подходит. Хотя любой другой на твоем месте… А куда ты думаешь податься-то? Эх ты, тебе дело предлагают!
Дело!.. Предлагают!.. Сразу вспомнилась вся прошлогодняя история. Куда же они смотрели, когда решали вопрос с его отставкой? На «чистилище»-то были? Были. Что же, помалкивали, да еще и головами согласно махали? А теперь, видишь, решили заботу проявить.
– Геш, – удивился Комов, – ты что, не понимаешь, почему тебя ушли? Если хочешь знать, так Федюня был за тебя. Честно! Да и я… Тренер не захотел. Он на тебя вот зуб имел! Ну и за место держался, хотел за твой счет уцелеть. Он и Рытвина уговорил.
Вспоминать, ворошить прошлое Скачкову было неприятно, он поводил плечами, точно от озноба.
Комов встал и сделал Сухову знак подниматься.
– Смотри, Геш, наше дело предложить.
Скачков провожал их молча, хмуро. Представлялся ему почему-то Каретников, думающий сейчас о том, как залатать прореху в обороне и не догадывающийся, какие тучи собираются над его головой.
– Вместе надо держаться, Геш, – предложил Сухов, когда они вышли в коридор. (Этот-то уж видел себя тренером).
– Ладно, ладно тебе! – остановил его Комов.
В коридоре, нашаривая в темноте защелку замка, он попросил:
– Геш, считай пока, что никакого разговора не было. Договорились? Просто зашли, поговорили. А дальше видно будет.
«Завелись! – подумал Скачков. – К кому они сейчас? К Алехе Маркину?»
В ванной прекратился плеск воды, и Клавдия, вытирая руки, вышла проводить. Комов, не вызывая снизу лифта, сбегал по лестничному маршу.