В футбольном зазеркалье
Шрифт:
– Геннадий Ильич, вперед бы больше надо, – несмело посоветовал ему Соломин.
Оглядываясь, Скачков определил: да, Саша прав, скучиваться незачем.
Первый тайм как будто проходил на равных – не перебегали, но и уступили. А под свисток, в последнюю минуту, Белецкий очень вовремя успел на резаную передачу Кудрина, как вьюн, оставил за спиной опекуна и только ринулся к воротам, открылся по другому краю Сухов: его, сдыхающего, мокрого, как мышь, защита стерегла вполглаза.
– Смотри! – остановившись, завопил Скачков, еще не веря сам такой удаче, но Игорек и без него увидел. Ах, все же молодец парнишка! Не сбавляя бега, он сумел послать мяч резаным ударом, в обводку за спину защитнику, на свободное пространство и, охнув, приподнялся
Рев стадиона услыхал весь город. Скачков себя в досаде: по коленке, по коленке! Убил бы! «Вот он, глоточек! Ну погоди!.. Та-кую передачу!»
Сухов вскочил, остервенело кинулся к Белецкому: куда, куда давал? Тот отступил, попятился, рукой загородился. Федор налетал – едва не в драку лез. Скачков по-капитански грозно глянул издали: чего еще? Но тут свисток протяжный и все смешались на поле, упало напряжение. Усталой запалившейся гурьбой футболисты потянулись на отдых.
– Геш, ты видал его? – окликнул, подбегая, Сухов – горячий, задыхающийся, в мыле. – Нет, ты видал? Его же на моторе не достанешь!
Искал сочувствия, заглядывал в глаза. Скачков отвернулся – клокотало зло. Чего темнить, чего на парне зло срывать? Ведь сам же понимал, что мог достать, и если бы…
– Иди, иди отсюда. Катись! – сквозь зубы процедил Скачков и шаг прибавил, чтоб не приставал. – Амулетики цепляешь? Глоточек спирту?.. Уйди!
В туннеле под трибуной его позвал Белецкий – едва не плачет от обиды.
– Геннадий Ильич…
– Ладно, ладно… – грубовато потрепал парнишку по плечу, повел с собою. – Пас был на блюдечке. Чего там! Не обращай внимания.
– Уж лучше бы я сам, Геннадий Ильич!
– Пошли, пошли. Все впереди еще.
…Интересно, изменит что-нибудь тренер ленинградцев в своих первоначальных установках? Скачков не думал о парнишке нападающем, его могли и заменить, – он опасался все того же Лехи, старого, проевшего все зубы, способного на необдуманный заранее поступок, рискованный, опасный, но, как правило, результативный. В недавнем матче Решетников как раз таким рискованным, неожиданным для многих рейдом и принес своим победу. Рванулся, не уследили, а потом попробуй задержи! Да и только ли в том матче? Решетников у ленинградцев известная «палочка-выручалочка» – спас не одну игру. Перед поездкой в Мексику, на чемпионат мира, Скачков с Решетниковым сыграли вместе несколько товарищеских матчей за границей, и в печати отмечалось, что у русских необычайно сильная, активно действующая середина поля.
– Как нога? – прогудел Матвей Матвеич, нависая над Скачковым массивной волосатой грудью. Весь тайм он просидел у края поля и близко видел, как изматывал Скачкова нападающий.
Ты кинь его, как следует… Чего он? – посоветовал Матвей Матвеич. – У них же ставить больше некого!
Скачков, почти задремывая от усталости, расслабив руки, ноги, открыл, чуть разлепил глаза.
– Все в порядке. Ничего.
– Чаю дать?
– Не стоит.
В прихожей, где в своем излюбленном углу между холодильником и вешалкой орудовал тишайший Кондратьич, раздавался визгливый голос администратора Смольского.
– Чего он там? – спросил Скачков, показывая глазами. Матвей Матвеич сходил и сердито захлопнул дверь.
– Делать нечего! Бассейн испортился. Нашел тоже, проблему!
По губам Скачкова скользнула слабая усмешка, он закрыл глаза и снова отрешился.
На второй тайм, сберегая силы, он вышел после всех, последним, когда команды разбежались по обеим половинам поля, и нападающие, которым начинать, переминались у мяча, поглядывали на судью с хронометром. Скачков, окидывая поле, определил, что у противника все без замен и без перестановок, и, чтобы сразу же настроиться на темп, включиться
Опять забегали, опять перемешались. Скачков, перемещаясь, как необходимо по игре, рассудочно и остро просматривал все поле. Так шахматист глядит на доску, когда на ней еще полно фигур. Сейчас Белецкому создать бы пару, тройку голевых моментов, и все – достаточно, не надо больше ничего. Парнишка весь заряжен на удар. (Об этом говорил, напутствуя, Иван Степанович: «Белецкого, Белецкого не забы-вай»!). Но что-то спуталось, пошло совсем не так. Скачков недолго видел впереди семерку на футболке Игорька, он скоро потерял его из виду, почувствовал, что замотался, и стал не успевать на перехват напористого Лехи. Мальчишка на краю теперь подолгу передерживал мячи и не спешил отпасовать, едва обозначалось нападение. Он ждал, искал единоборства, а если замечал, что страж его не подступал вплотную, сам рвался к лицевой и бил, простреливал опасно вдоль ворот. Скачков и не заметил, как уступили центр поля. Ворота стали близко за спиной, и он, отчаянно гадая, пойти и броситься на молодого или смотреть, глаз не спускать с маячившего Лехи, все отступал, все пятился и чувствовал, как мечется за ним защита, как бегает от штанги к штанге молодой Турбин, кричит, что-то показывает Соломин. «А, черт!..» И часто шел на крайнюю, решительную меру: ногами в ноги, в мяч, стремительным подкатом. Сам на земле, но мяч за полем, и можно оглядеться, перестроиться, передохнуть.
Свистят и издеваются трибуны, не слышно ни сирены, ни что кричит там от ворот Матвей Матвеич. Судья показывает знаками, торопит и вот уж снова вброшен мяч, опять навал, опять прижали, и тут Скачков промахивается со своим подкатом, а, вскакивая, видит, как замаячила на подступах к штрафной горячая и мокрая, хоть выжимай, спина Решетникова. Он не терял мгновений и бил своими крепкими, настильными, как выстрел из мортиры, ударами, бил не раз, не два, но слава и хвала сегодня Турбину.
Все же так часто «поливать» ворота не надо бы давать! Скачков чуть жилы не порвал, чтобы успеть и помешать Решетникову, не дать случиться назревающему голу, и доставал, мешал, но кто бы знал, что стоили ему все эти вскакивания и рывки вдогонку!
Минуту бы, другую передышки!
Длинными, через все поле пасами он стал переводить игру на тот, противоположный фланг, но стоило отдать и осмотреться, как вот он вновь идет, сработавшийся и нацеленный на гол тандем: проворный, без следов усталости мальчишка и таранистый в своей расхлыстанной футболке Леха. Они, конечно, чувствовали, вся команда знала, что здесь вот-вот будет прокол – и ждали, били специально в одно место…
Свисток судьи остановил игру и, радуясь невольной передышке, Скачков не торопился к месту нарушения. «Я, я пробью!» – руками помаячил он. Соломин уступил и побежал назад к воротам. Но что там? Белецкий, поджимая к животу колени, лежал и перекатывался на спине по гаревой дорожке. «Сломался?» Скачков ускорил шаг… Как оказалось, Белецкий оттянулся в оборону, хотел остановить напористого Леху, но тот, в азарте ли, со зла ли так врезался в него, что парень вылетел за бровку.
Под рев разбушевавшихся трибун бежал, катился шариком судья, мелькая бледными коленками. Сбегались игроки.
Белецкого подняли, он прыгал на одной ноге, держался за колено. Решетников, оправдываясь, пытался объяснить и разводил руками.
– Что, чокнулся совсем? – накинулся Скачков, едва переводя дыхание, и грудью в грудь полез на Леху, но тут судья развел их, растопырил руки. Леха покаянно жестикулировал, прикладывал к сердцу руку, но что он говорил – не разобрать.
Прихрамывая, но с каждым шагом меньше, Белецкий побежал на поле, и судья ткнул пальцем, показал, куда поставить мяч.