В глубь времен
Шрифт:
— Давайте, давайте, — фыркнул Гувер, — чтобы было поменьше историй такого рода. Этот чертов труп все равно морочит нам голову…
— Я врач, — сказал Маисов. — А вы, вы… Вы кто?
— Химия и электроника… А причем здесь это? В этой истории всего понемногу…
— Да, — согласился Маисов. — Однако мы все одинаковые… В нас есть что-то общее, и это общее сильнее наших различий: это потребность знать. Писатели называют это любовью к науке. Я называю это любознательностью. Когда ею управляет разум, это самое великое качество человека. Мы представляем здесь все научные дисциплины, все нации, все идеологии. Вам не нравится, что я — советский коммунист. Мне не нравится, что вы — маленькие, жалкие и глупые
— Заметно, что вы посещаете вечерние курсы марксизма… — съязвил Гувер. — Вы всегда произносите такие длинные речи. Но в данном случае вы, конечно же, правы. Вы — мой брат! Ты — моя маленькая сестра, — сказал он, нежно похлопывая Леонову по ягодице.
— А вы невоспитанная толстая свинья, — взвилась она.
— Позвольте вмешаться Европе, и подать свой голос. У нас есть золото, — с улыбкой произнес Рошфу. — То, которое мы отрезали, пробивая дверь в Сферу. Около двадцати тонн. Мы можем купить оружие и охранников.
Африканец Шанга быстро поднялся:
— Я против охранников!
— Я тоже, — сказал немец Хенкель. — Хотя по другим соображениям. Я уверен, что среди них обязательно окажутся шпионы. Мы сами должны организовать нашу полицию и нашу защиту. Я хочу сказать защиту того, что находится в Сфере: оружия и, особенно, Кобана. Пока он находится в блоке гелия, ему ничего не грозит, но скоро начнется операция по реанимации. Искушение выкрасть его, пока мы не смогли добиться от него так необходимых нам знаний, будет велико. Нет ни одной нации, которая бы не сделала все возможное и невозможное, чтобы добиться исключительных прав на то, что находится в этой голове. Соединенные Штаты, например.
— Безусловно, безусловно, — безрадостно согласился Гувер.
— СССР…
Леонова взорвалась:
— СССР! Всегда СССР! Почему СССР? Китай тоже! Германия! Англия! Франция!..
— Даже Швейцария… — попытался успокоить ее Рошфу.
— Пулеметы, револьверы, мины… — перечислял Люкос. — Я могу их достать.
— Я тоже, — сказал Хенкель.
В этот же день они отправились в Европу. Их сопровождали Шанга и Джаретт — ассистент Гувера. Было решено, что они будут все время держаться вместе. Так гарантировалась лояльность каждого из них, в которой в действительности никто не сомневался.
Используя несколько револьверов и охотничьих ружей, которые нашлись на базе, организовали дневное и ночное дежурство около лифта и комнаты Элеа. Два человека из техников или ученых — один "западный" и один "восточный" — одновременно несли вахту. Эти меры утвердили единогласно без обсуждения. Перед такой огромной опасностью никто, не сомневаясь ни в ком, не мог доверять никому, даже себе.
ЯЙЦО.
Два прожектора разорвали туман. На блок с Кобаном направили воздушный насос. Блок уменьшался в размерах, деформировался, улетучивался и исчез.
В рабочем зале реаниматоры
Симона с ними не было. Он находился с Элеа в конференц-зале. Он сидел рядом с ней на подиуме. Перед ним на столе лежал револьвер. Его взгляд следил за присутствующими. Врач был готов защитить Элеа от кого бы то ни было.
Перед ней лежали различные предметы, которые она попросила принести из цоколя. Она вела себя спокойно. Ее темные локоны с золотыми отблесками напоминали море в безветренную погоду. Наконец Элеа смогла надеть найденные вещи. Одежда оказалась одновременно очень простой и очень сложной. От бедер до колен ее фигуру прикрывали четыре прямоугольника из ткани, отдаленно напоминающей шелк. При ходьбе они, как крылья, распахивались, приоткрывая ее ноги и великолепную, матовую кожу. Так море скрывает и обнажает песчаный берег. Все тело она обмотала длинной лентой, которая плотно облегала ее фигуру, оставляя только возможность догадываться об острой груди, свободной как птица. Одеяние держалось словно чудом на одном узле. Выглядела эта одежда так естественно и изящно, что когда Элеа вошла в конференц-зал, все, видевшие ее, почувствовали себя одетыми в чудовищную мешковину.
Элеа согласилась ответить на все вопросы. Это был первый рабочий сеанс. Люди сегодняшнего жаждали получить сведения о людях прошлого.
Лицо Элеа оставалось непроницаемо. Глаза напоминали окна, открытые в ночь. Она молчала. Ее молчание захватило всех присутствующих и длилось бесконечно.
Наконец Гувер решился, прочистил горло и заговорил:
— Ну что, будем начинать?.. Лучше всего начать с самого начала!.. Может, вы нам скажете, кто вы? Ваш возраст? Ваша профессия? Семейное положение и т. д. в нескольких словах…
…В тысяче метрах, внизу, голый мужчина утратил свой прозрачный покров. В сверкающем тумане четверо мужчин в красных космических комбинезонах приблизились к нему и встали по обе стороны цоколя. Вход в Яйцо охраняли два техника с автоматами. Четверо мужчин в тумане наклонились, подхватили голого человека меховыми перчатками и застыли. На контрольном экране в рабочем зале Фостер внимательно осмотрел изображение. Они готовы. Фостер скомандовал:
— Внимание! Аккуратно!.. Раз, два, три… Оп!
На четырех разных языках приказ одновременно дошел до четырех людей в скафандрах. Все четверо медленно стали подниматься.
Голубое сияние, в тысячу раз более мощное, чем свет прожекторов, заискрило у них под ногами, ослепило глаза, заполнило Яйцо и всю Сферу, вышло через дверь в Колодец, начало фонтанировать… И вдруг… исчезло.
Все произошло бесшумно. Снег на стенках Яйца утратил голубой оттенок. Генератор, целую вечность производивший холод, чтобы поддерживать в нетронутом состоянии доверенных ему двух живых существ, в ту же секунду, как у него отняли смысл существования, остановился…
… - Я Элеа, — сказала Элеа. — Мой номер 3-19-07-91. Вот мой Ключ…
Она вытянула правую руку, сжала пальцы в кулак и на среднем пальце показала оправу в форме пирамиды широкого золотого кольца.
Сначала она заколебалась, потом спросила:
— А у вас нет Ключа?
— Конечно же есть!.. — ответил Симон. — Но боюсь, что это не одно и то же…
Он вытащил связку ключей из кармана, потряс ею и положил перед Элеа.
Женщина посмотрела на нее, не дотрагиваясь, с каким-то беспокойством, смешанным с непониманием. Потом сделала жест, который должен был обозначать: "в конечном счете все равно", и продолжала: