В глуби веков
Шрифт:
Персеполь явился глазам македонян как прекрасный мираж пустыни. Поднятый на каменном плоскогорье, опираясь восточной стеной на скалистый склон горы, он стоял в царственном спокойствии и безмолвии пустынной земли. Над желтизной таких же, как земля, опаленных солнцем стен города густо поднималась темная зелень садов, перекидываясь через зубцы и бойницы.
Александр еще в дороге получил письмо от Тиридата, правителя города. Он предупреждал царя: если Александр успеет занять Персеполь, пока не займут его персидские войска, которые идут на защиту, он, Тиридат, не будет сражаться,
Александр пришел вовремя. Ворота Персеполя были широко открыты.
Царь приказал стать лагерем на равнине вокруг города. Воины, проклиная нестерпимую жару, поспешно принялись раскидывать палатки, разводить костры, чтобы сварить еду; в обозе распрягали лошадей и мулов, снимали вьюки с верблюдов… Равнина сразу ожила, зашумела.
Александр немедленно направился к царскому дворцу. Это было величавое здание, вернее, несколько зданий, стоявших на каменной плоскости прямоугольного плато. Дворец стоял неприступно: с восточной стороны — гора, с юга и севера — крутой обрыв. С запада — глубокий ров, утыканный острыми кольями.
— Трудна была бы осада, — проворчал Александр, — взять-то взяли бы, но дорого бы обошлось.
Отлогая лестница покорно лежала перед ним, ступени еле возвышались одна над другой. Александру сказали, что персидские цари по этой лестнице въезжали во дворец верхом на коне, и Александр пожалел, что не знал об этом раньше. Он бы тоже въехал на своем Букефале!
Поднимаясь по белым ступеням, Александр разглядывал барельефы на стенах лестницы, где изображался персидский царь в драгоценных украшениях и в тиаре. Его телохранители. Его сатрапы, приносящие дары. Владыка земли и воды! Где он теперь? Что он теперь перед ним, Александром Македонским? Если Дарий так велик, то как же тогда велик Александр, повергший его!
Царь вступил во дворец. Испуганная толпа слуг при виде его разбежалась, исчезла где-то в глубине покоев. Александр молча обходил залы дворца, которые сразу наполнились гулом голосов и бряцанием оружия царских этеров.
Перед троном царя Дария, который находился в обширном зале, Александр остановился. Трон был золотой. Над троном свешивались пурпурные кисти и бахрома расшитого золотом балдахина. Наверху сияло золотое солнце, у которого было два крыла.
— Это ваш бог? — спросил царь у Тиридата.
— Да. Это — Ахурамазда.
— Где же у него лицо? Тело?
— Наш бог — свет, добро. Ахурамазда. У него нет тела.
Александр ничего не понял. Ладно, у каждого свои боги. У египтян так и вовсе боги со звериными и с птичьими головами.
Александр оглянулся. Зал был высок, полон воздуха, прохлады. Двери — в рамах косяков из черного базальта. Темно-серые мраморные колонны с золотыми быками наверху. Потемневшие перекрытия из ливанского кедра… Все было богато и величаво.
«Какой роскошью умели окружить себя эти цари… — думал Александр с тяжелым чувством не то зависти, не то обиды. — На этом троне сидел Дарий, ничтожный человек, неумелый военачальник. И все это было для него!»
— Ну что ж! — сказал Александр, обернувшись к друзьям, которые толпой сопровождали его. — На этом троне сидели персидские цари. Теперь сядет царь македонский!
И
Александр вспыхнул, красные пятна выступили на лице — трон оказался ему не по росту. Но кто-то из персидских слуг, увидев это, схватил низенький, украшенный инкрустациями стол Дария и подставил ему под ноги.
Александру открыли и арсеналы, и закрома, и сокровищницы. Деньги, утварь из драгоценных металлов, царские одежды вывозили из Персеполя целыми обозами. Из Вавилона, из Месопотамии, из Суз привели караваны верблюдов и тысячи мулов, которых по паре запрягали в повозки. Со времен царя Кира персидские цари складывали сюда свои сокровища — дань, которую платили народы всей Азии.
Управившись с делами, царь устроил большой пир.
Тронный зал, в котором были поставлены пиршественные столы и ложа, накрытые дорогим пурпуром, показался Александру слишком строгим и торжественным.
Черный мрамор, серый мрамор… Скромные одежды македонян пропадали здесь, а персы выглядели нарядно, ведь они одеваются так ярко!
Да, знатные персы уже вошли в его царский круг. Александр знает, что это унижает македонян. Но так он решил, и так будет. Так будет потому, что он собирается стать царем над всеми народами. И все народы будут равны перед ним! А старые македонские служаки, что ж они? Вернутся в Македонию доживать век. Значит, придется им вытерпеть нынче то, что делает царь.
Пир начался с утра. Рассеянные лучи солнца пробирались между тонкими колоннами, освещая зал. Дымок ароматов бродил над столами. Сверху, взгромоздившись на верхушки колонн, глядели излучавшие сияние рогатые золотые быки.
Виноградное вино скоро развеяло и усталость, и думы, и заботы. Зашумел веселый говор, смех, зазвенели струны…
Царь сегодня много пил. Сам того не замечая, он в последнее время все чаще стал искать успокоения в вине. Он видел, как его македоняне косятся на персов, которых царь приблизил к себе, он подмечал усмешки, когда какой-нибудь льстец называл его сыном Зевса… Многие из его полководцев все еще хмурятся, когда персидские вельможи, войдя, кланяются царю до земли и царь, по персидскому обычаю, целует их. Чего тут хмуриться? Церсы своим царям всегда кланялись до земли, царь у них — почти бог. И они нисколько не удивлены, что Александр тоже сын бога.
— Не довольно ли? — тихо сказал Гефестион, когда Александр еще потребовал вина.
Но Александр поднял чашу, выпил до дна и приказал снова налить. Гефестион с грустью смотрел на него. Сам он был трезв.
Пир становился все шумнее, все веселее. Старики пели македонские песни. Шутки, анекдоты, хохот…
Неожиданно в нестройный шум пира влились звуки флейты. Появились флейтистки. Они пошли между столами, стройные, в эллинских одеждах, с венками на голове, наигрывая на флейтах.
Гости встретили флейтисток радостным ревом. Царь глядел на них туманными глазами; где-то он уже видел такие пиры — пьяные голоса, песни, флейтистки… Да, он видел все это на пирах своего отца Филиппа. И когда-то он презирал эти пиры…