В глуби веков
Шрифт:
Он долго сидел за оградой дворца на большом, поросшем зеленью камне. Над горами полыхало оранжевое облако, оно казалось зловещим. Одолевали тяжелые мысли: «Аристотель любил меня. А потом прислал своего племянника, который хотел меня убить. Каллисфен восхвалял меня. А потом решил освободить от меня Македонию. Убить. А ведь это проще всего. Труднее — понять. Когда же перестанут мешать мне выполнить то, что я хочу, что я должен выполнить!» Солнце свалилось за горы. Зримо наступала тьма. Александр не выдержал. Он вскочил и бегом вернулся во дворец.
— Гефестион! — В его крике было отчаяние. — Где ты, Гефестион?..
— Я
Гефестион ждал его у входа, спокойный, добрый, надежный.
— Вели принести вина, Гефестион, — попросил Александр, — побольше вина. И не надо разбавлять. И потом, пусть придут друзья. И света побольше, света!
И снова на всю ночь пошел пир в царском дворце. Александр пил неразбавленное вино, за что эллины и македоняне его сильно порицали. «Он пьет, как варвар», — говорили они. А царю хотелось забыться, развеселиться, как веселился раньше. Но раньше ему было весело и без вина. А теперь и вино не помогало. Он уснул лишь на рассвете тяжелым, как забытье, сном. Телохранители ночевали около его спальни.
Проснувшись к полудню, царь спросил о Каллисфене:
— Что он?
— Он в цепях, царь.
— Он очень бранится, — сказал телохранитель Леоннат, — угрожает гневом Аристотеля.
— Вот как! — сразу вспыхнул Александр. — Гневом Аристотеля? А моего гнева он не боится? Держать его в цепях. До конца его жизни. Он в цепях пойдет за моим войском. Аристотель! Ему тоже многое не нравится в моих делах. Ну ничего, я еще доберусь и до него!
Эти слова, сказанные в запальчивости, многих неприятно поразили. Друзья, те, кто знали Аристотеля, ничего не посмели сказать в его защиту. Те, кто не знали, согласились с царем: а почему же и не добраться до него, если он не одобряет того, что решил царь?
Лишь Гефестион сказал, мягко и грустно улыбнувшись:
— Александр, вспомни Миэзу, где Аристотель учил всех нас в детстве. Если бы не наш великий учитель, был ли бы ты сейчас здесь, на краю земли? Ведь не только жажда славы и завоеваний привела тебя сюда. Но и мечта увидеть край земли, узнать землю. А кто пробудил в твоей душе эту мечту? Аристотель! Не будь неблагодарным, Александр!
Александр притих, задумался. А потом сказал упрямо:
— А Каллисфена я все-таки буду держать в цепях до самого суда. И судить буду в присутствии Аристотеля.
Каллисфен не был военным, поэтому царь не мог отдать его на суд войска.
«ПУСТЬ ГОРИТ ВСЕ!»
— Ты знаешь, Роксана, какой щит выковал Гефест для Ахиллеса?
В первую очередь выковал щит он огромный и крепкий, Всюду его изукрасив; по краю же выковал обод Яркий, тройной; и ремень к нему сзади серебряный сделал. Пять на щите этом было слоев; на них он искусно Много представил различных предметов, хитро их задумав. Создал в середине щита он и землю, и небо, и море, Неутомимое солнце и полный серебряный месяц, Изобразил и созвездья, какими венчается небо… [*]*
Гомер.«Илиада»,
Александр оглянулся на Роксану. Роксана слушала очень внимательно.
— Ты понимаешь, о чем тут сказано?
— Если ты мне расскажешь, Искандер, то я пойму.
Роксана уже понемногу лепетала по-эллински, мешая речь эллинов со своей родной, бактрийской. Но стихи Гомера ей было трудно понять.
— У Ахиллеса был щит. А на этом щите была изображена земля, вся Ойкумена. Круглая суша, а в середине — Эллада, центр Вселенной. Понимаешь, моя светлая?
Роксана засмеялась — так называла ее кормилица.
— А вокруг Ойкумены вода, — продолжал Александр, — река Океан. Наверху — свод небес, по этому своду летит на своей золотой колеснице бог Гелиос — Солнце. Внизу — нижний свод. И там — Аид, царство мертвых.
— Там страшно, Искандер!
— Не думаю, чтобы страшно. Тоскливо там. Люди уже не люди, а просто тени. Скучно это.
— А небо очень далеко от земли, Искандер?
— Поэт Гесиод пишет, что если сбросить наковальню с небес, то она будет падать до земли целых девять дней и ночей. И целых девять дней и ночей, если сбросить ее с земли, будет падать в преисподнюю.
— Искандер, ты все знаешь!
Александр улыбнулся, взглянув в восхищенные глаза Роксаны.
Он свернул «Илиаду» и положил в ларец. В тот самый драгоценный ларец, который когда-то привез ему Парменион из Дамаска.
— Но Ойкумена вовсе не такова, как изобразил ее Гомер, — задумчиво продолжал он, рассуждая скорее с самим собой, чем обращаясь к Роксане, — и совсем не такова, как говорил Аристотель. Карта Гекатея обманула меня. Если верить ей, я бы уже давно достиг предела земли. Однако я прошел неизмеримые пространства, а края земли еще и не видно. Впереди еще Индия… И уже только там, у Океана, будет край Ойкумены.
— Ты пойдешь в Индию, Искандер?
— Я пойду в Индию, Роксана.
— Я тоже?
— Думаю, что тебе туда идти не следует. Это трудно и опасно.
— Я ничего не боюсь, Искандер!
— Но я боюсь за тебя.
— Около тебя со мной ничего плохого не случится, Искандер.
Александр освободил свою руку из ее рук, провел своей шершавой, загрубевшей от копья и рукоятки меча ладонью по ее нежным белокурым волосам.
— А ты думаешь, мне легко расстаться с тобой, Роксана?
— Ну, так и не надо расставаться. Только вот зачем же тебе идти в Индию, Искандер, если это и трудно и опасно?
— Зачем? — Александр встал и прошелся взад и вперед. — Ах, Роксана, земля так велика! У скифов я слышал рассказ о неизвестной стране Син или Цин, не знаю. И страна эта за высокой каменной стеной. А где эта Син? И что лежит за этой страной? Аристотель говорил нам в Миэзе, что есть где-то чудесный источник, откуда начинается река Эфиоп и наполняет водой Нил в Египте. И что истоки Нила очень близки к истокам индийской реки Инда… Значит, если я пройду в Индию, то могу вернуться по Нилу в Египет… — Он вдруг посмотрел на Роксану и улыбнулся. — Бедняжка! Я совсем замучил тебя всеми этими странами и реками. Ну ничего. Зато я добуду тебе в Индии жемчугов и янтаря: говорят, что там есть янтарь — солнечный камень!