В глубине Великого Кристалла. Легенда о Хранителе
Шрифт:
– Койво… Вы не знаете? Так называли в старину людей, обладающих необъяснимыми свойствами.
– Какими?
– Разными… Одни умеют читать чужие мысли, другие видят, что напечатано в закрытой книге, третьи могут взглянуть на человека и сказать, чем он болен… При некоторых светятся или загораются предметы… А бывают такие, как вы… Койво не всегда знают о своих свойствах и не всегда умеют ими распоряжаться. Не все мудры, как мадам Валентина. Но все – опасны. Случается, что из-за них на город сыплются молнии,
– И вы решили от меня избавиться!
– Я отвечал за город… Галь. А сказать правду я не мог ни вам, ни другим. Кто знает, к чему бы это привело?
– А по-моему, вы просто трус!
– Возможно… – вздохнул Биркенштакк. – Но трусость тоже бывает доблестью. Особенно когда один отвечаешь за многих. Когда вы станете старше… Галиен… вы поймете, что быть трусом порой гораздо труднее, чем смелым.
– Да ну? – насмешливо сказал Галька.
– Да, мой друг… впрочем, сейчас я понимаю, что в случае с вами моя трусость была неоправданна. Думал, что имею дело с обычным мальчишкой, а вы проявили взрослую смелость, находчивость и гражданское мужество. Вы настоящий мужчина.
Галька медленно покачал головой.
– Я мальчик, господин Биркенштакк… На мужчин я насмотрелся в эти дни, ну их к черту. Они и предать могут, и убить… беззащитного… Слава Хранителям, я еще ни в чем таком не замешан. И нечего меня сравнивать с мужчинами. Тоже мне похвала…
– Возможно, вы правы… Но вот что хочу сказать перед уходом. Может быть, на решение о вашем изгнании меня толкнула сама судьба. Не будь этого, вы не спасли бы город…
– Так можно что угодно свалить на судьбу.
– Я не оправдываю себя. Я благодарю судьбу и Хранителей… Галь, я вчера в городе говорил с форт-лейтенантом Зубом. Он передал мне, что рассказывали пленные моряки. Подмоченный порох они заменили, а бомба все-таки не долетела… Галь, вы смотрели на летящий снаряд?
«Да! – эхом отдалась в нем разгадка. – Да! Я смотрел! Я старался удержать снаряд!.. Неужели такое возможно?» – Галька взглядом уперся в лампу. Есть у него такая сила? Что же лампа не шевельнется?
Биркенштакк проследил за его взглядом. Осторожно сказал:
– Видимо, это случается лишь в отчаянные минуты, при большом напряжении души.
Галька прикрыл глаза. В них мелькали темные бабочки. Он услышал:
– Я сказал вам все. Прощайте… господин Галиен Тукк.
– Стойте! – Галька вскинул веки. Биркенштакк был уже на ногах. Его тень на стене напоминала громадную птицу тукана из учебника зоологии. Тень замерла. Галька, давя в себе неловкость, сказал:
– Не все ли мне равно теперь… Оставайтесь в городе, если хотите.
Биркенштакк не скрыл радости. Стрельнул птичьими глазами:
– В самом деле? Вы… благородный человек!.. Но ведь фан Ригену нужен документ…
– У
Биркенштакк суетливо достал из кармана сюртука блокнот и вечную ручку с золотым пером – толстую, как палец пекаря Клауса. Вырвал листок.
Галька написал:
«Пусть советник Биркенштакк остается.
– Вы благородный человек, – опять сказал Биркенштакк. Он протянул руку за документом. Галька придержал бумагу.
– Одна только просьба, – хмуро проговорил он. – Никогда больше не выгоняйте ребят из дому… Пусть они хоть какие будут – не выгоняйте…
Тень закивала клювом. Потом Биркенштакк виновато сообщил:
– Но от меня уже ничего не будет зависеть. На днях меня переизберут…
Галька отдал бумагу и встал:
– Прощайте.
– До свидания… Галь.
– Прощайте.
В город Галька так и не вернулся. Еще три дня он прожил в форте. Прибегали Вьюшка и Лотик, приносили от мадам Валентины разноцветные леденцы. Галька спросил у Лотика:
– Так и живешь у мадам Валентины?
– Ага… Тетки зовут назад, но я пока не иду… хотя она меня вчера нашлепала. – Он забавно сморщил нос.
– За что? – засмеялся Галька.
– А я из желтой бумаги окошко сделал, нарисованное. И на кристалл налепил. Ну, помнишь, тот, что в горшке растет… Она же сама говорила: это Вселенная, дом всего человечества. А если дом, почему без окошка?.. Она потом сама засмеялась и говорит: «Ладно, пусть так и будет…» Галька, а ты скоро домой вернешься?
Вьюшка тоже спрашивала: «Ты скоро домой?»
Галька рассеянно улыбался и лохматил Вьюшке и Лотику волосы.
Форт-майор Дрейк предлагал Гальке стать барабанщиком. Обещал ему через полгода чин капрала, а к пятнадцати годам офицерское звание форт-прапорщика.
– Я подумаю, – кивнул Галька.
Вечером на верхней площадке бастиона к нему подсел барабанщик Ведди.
– Галь… я спросить хочу… Если не так, ты не сердись. Галька улыбнулся: чего, мол, сердиться-то?
– Там, на мониторе… – неловко сказал Ведди. – Когда расстрелять хотели… очень страшно было?
Галька подумал. Даже зажмурился, чтобы лучше вспомнить.
– Тогда… нет, казалось, что не страшно. А сейчас, когда вспоминаю, кажется, что было страшно… Понимаешь, я будто в двух человек превратился. Будто один стоит у мачты и ему наплевать, гордый такой… – Галька усмехнулся… – А другой в сторонке и боится. Страх – он как бы отодвинулся… Ну, как в школе, на математике, множитель за скобки выносят…
Ведди серьезно вздохнул:
– Кажется, я понимаю… Видишь ли, для меня это очень важно. Ты уже испытал такое, а я еще нет… А придется. Мы люди военные.