В глубине Великого Кристалла. Том 2
Шрифт:
Короче говоря, по ребячьим делам художник Волынов и воспитатель Фокин до сих пор не сталкивались. И теперь Валентин шел к Мухобою с предчувствием неизбежного и злого разговора, с тяжкой неловкостью гостя, который вынужден устроить скандал в доме хозяина. Тем более, что Мухобой был нынче действительно главный хозяин в “Аистенке”. Марину профсоюзное начальство зачем-то срочно вызвало в город...
А может, скрутить себя и попробовать по-хорошему? “Слушай, Климыч, отпусти ты мальчишек-то, их комары и так уже пообглодали. Да и гроза скоро...”
Размышляя об этом, Валентин спешно шагал напрямик
Сначала Валентин решил — Сопливик. Есть у него такая привычка. Но тут же заметил светлую круглую макушку и красную с белым воротником футболку.
Илюшка Митников! А с чего это он здесь?
Что-то неприятно царапнуло душу. Какой-то намек на подозрение. Валентин придержал шаги. Тихо пошел следом. И скоро следом за Илюшкой вышел из рощицы. Здесь, у опушки, росла кривая толстая береза с крутым изгибом ствола на уровне Валентиновых плеч. Он остановился за стволом. Илюшка шел уже по открытому месту, по клеверу и ромашкам. Видимо, к домику Мухобоя, где светилось широкое, без шторок окно. Шел неуверенно, с оглядками, словно это не Илюшка, а кто-то боязливый, чего-то стыдящийся и виноватый.
“Может, и правда он стукач у Мухобоя?” — тоскливо подумал Валентин. И тут же все возмутилось в нем голосом Гошки: “Илюшка-то?! Ты это понарошку или по правде?!”
4
Илюшка Митников был того же возраста, что и Сопливик. Но только этим они и походили друг на друга. Илюшку в “Аистенке” любили. Принимали во всякую компанию — и к младшим, и к старшим. Причем старшие не сюсюкали с ним, как с маленьким любимцем, а держались на равных.
Илюшка был смелый и ловкий — на лагерной спартакиаде бегал и прыгал быстрее и дальше всех своих сверстников.
Он был щедрый: что ни попросят — все готов подарить.
Он был славный — каждому хотелось улыбнуться ему в ответ. Казалось, в уголках светло-карих Илюшкиных глаз прячутся и порой весело выскакивают ласковые лучики. Илюшка жил в состоянии ровного нешумного веселья и спокойного счастья. И эту радость жизни он излучал на всех, кто рядом...
Но сейчас он шел к домику Мухобоя будто побитый. Лица его Валентин, конечно, не видел, но чувствовал: что-то не так... Потом он вспомнил про трубу, выдернул ее из кармана, раздвинул. Чтобы не тряслась, положил на сгиб березового ствола. Пригнулся, приблизил глаз к окуляру. Поискал объективом Илюшку. Но сперва попалось в поле зрения окно Мухобоя.
От домика до березы было с полсотни метров. Труба — двенадцатикратная. И окно оказалось будто в пяти шагах, даже не влезло целиком в круг объектива. В комнате светил матовый плафон. Мухобой был дома. Он развлекался. Стоял боком к окну, перед зеркалом платяного шкафа, и ловко, по-жонглерски крутил в пальцах, подбрасывал и ловил свою любимую хлопалку.
Что-то услыхав, Мухобой обернулся, бросил хлопалку на кровать. Шагнул к двери. Валентин шевельнул трубой. Илюшка с головой ниже плеч топтался у входа снаружи. Дверь открылась. Он постоял секунды
Теперь Валентин видел Илюшку и Мухобоя опять через окно. Совсем близко. Мухобой сложил руки на груди и что-то сказал. Илюшка присел, суетливо расстегнул сандалии, оставил их у порога. Мухобой посторонился, Илюшка в носочках вышел на середину комнаты, под яркий свет. И встал съеженно, сдвинул коленки, дергал и мял края белых лавсановых шортиков с пришитой на боку аппликацией — головой индейского вождя. Валентину четко была видна эта тряпичная картинка: разноцветные перья индейского убора и бесстрастное коричневое лицо. Таким же бесстрастным, тонкогубым было лицо Мухобоя. Он придвинул Илюшке тяжелый деревянный табурет. Илюшка сел, стиснул себе локти растопыренными пальцами. Голову так и не поднял.
В руках у Мухобоя появились ножницы. “Что он, стричь мальчишку собирается, что ли?” — с неприятным ожиданием подумал Валентин. Волосы у Илюшки были длинные, закрывали уши, но стрижка аккуратная, ножниц не просила... А Мухобой теперь зачем-то разматывал длинный бинт. Отрезал две метровые марлевые ленты, бросил ножницы на кровать и шагнул к Илюшке. Присел на корточки у табурета. Нижний край окна и спина Мухобоя мешали видеть, что он там делает. Но ощущение чего-то нехорошего шевельнулось у Валентина, как холодная змейка за пазухой.
Мухобой встал. Придвинул к Илюшке пластиковый столик, сказал что-то. Илюшка медленно вытянул руки, положил их на столик вверх ладонями. Мухобой опять что-то произнес. Илюшка (все так же, с поникшей головой) дергаными движениями закатал выше локтей рукава футболки и вытянул руки опять. Мухобой взял с кровати подошву с рукоятью, сделал изящный полуоборот и с размаха, с оттяжкой ударил Илюшку по рукам...
Полсотни метров — это шесть яростных секунд. Потом — дверь. Плечом ее! Еще!
— Ты что делаешь с ребенком, падаль такая!!
Злое колдовство Иеронима Босха
1
Револьвер оказался незнакомой фирмы “Бергман”, калибр девять миллиметров. Ствол короткий, а барабан большой, “пузатый”. Таскать такую пушку за поясом не очень-то удобно, зато рукоятка точно по ладони.
Запершись, Валентин рассмотрел трофей как следует. В барабане семь гнезд, в каждом — тупоносый патрон, и лишь в одном гнезде пустая гильза с кислым пороховым запахом. Жаль, что пуля ушла в “молоко” — не найдешь, не докажешь... А впрочем, наплевать. И так все ясно, никуда этот шизик не денется...
Всерьез ведь стрелял бандюга! Не для испуга, а в упор... На что рассчитывал? Уверен, что кто-то защитит от тюрьмы? Или не думал уже, психанул так, что долой тормоза? А может, рецидивист, профессионал, и теперь чешет прочь от лагеря — менять жилье, обличье и паспорт? Ну и черт с ним тогда...
Интересно, что Валентин был вполне спокоен. Конечно, придется сообщать куда надо, давать показания. Зато правильно врезал этому подонку. И главное, защитил мальчишку... Но конечно, лучше не тянуть, позвонить в ближайший пункт охраны порядка, пока Мухобой не смылся далеко. Хорошо, что здесь все под рукой, даже телефон с прямым выходом на город...