В году 1238 от Рождества Христова
Шрифт:
– Ну что ж, попробуй вот этот кол сруби? – Милован указывал на нетолстый сосновый кол, забитый в землю на половину длины.
Ухватив меч двумя руками, Бояна, несильно размахнувшись, легко перерубила кол.
– Ух ты! – восхищенным гулом отозвалось тренировочное ристалище. Оживленно переговаривались и женщины.
– А ну-ка, теперь вот этот, – Милован предлагал перерубить уже значительно более толстый кол.
На этот раз Бояна примерялась дольше и размахнулась во всю ширь… ее меч перерубил и этот кол.
– Надо ж… сноровисто рубишь, не всякий мужик так сумеет, – теперь уже на удар Бояны удивленно отреагировал руководивший обучением оружник.
– А теперь попробуй вот это, – Милован указывал уже на целое сосновое бревно средней толщины, врытое в землю.
Бояна,
– Меч твой слишком легок, а ну-ка моим попробуй, – Милован выхватил из ножен свой меч и подал девушке.
Бояна осторожно приняла меч. По всему было видно, что он для нее явно тяжеловат. Тем не менее, она вновь подошла к бревну, натужно размахнулась… Хоть силы удара явно не хватило, княжеский меч вошел в бревно не менее чем на половину.
– Не печалься девка, такое бревно мечом редкий вой перерубит. Я вот не возьмусь, – подбодрил явно расстроенную Бояна тот же самый оружник.
– Верно, для такого меча совсем другая сноровка нужна, не то, что для легкого, – слегка усмехнулся Милован.
Он забрал свой меч и тут же даже не беря его двумя руками, одной, с разворота коротким искрометным ударом наискось перерубил бревно, вызвав восхищенные восклицания и обучаемых и зрительниц… Потом Бояна показала свое умение в стрельбе из лука, и на этот раз, наконец, удостоилась похвалы Милована. Он разрешил ей упражняться вместе с другими обучаемыми. Бояна искренне обрадовалась. Милован же руководствовался вполне практичными соображениями: он надеялся, что парни и мужики, не желая отстать от девушки, станут более старательно относиться к обучению.
О приближении татар в Киверичах узнали, когда они сделали последний большой привал с ночевкой. Миловану необходимо было знать хотя бы приблизительно их количество, чтобы принять решение – начинать ли заранее отправлять через гать женщин и детей. Он послал разведчиков и те, подобравшись близко к вражескому стану… примерно подсчитали. Разведчики сообщили, что татар не менее полутысячи, но точнее сказать не смогли. Милован как всегда посоветовался со Жданом и отцом Амвросием. Вопрос решали один – смогут ли триста с лишком их не очень хорошо вооруженных и в большинстве своем никогда не видевших брани вчерашних смердов противостоять более полутысячи закаленных в боях и походах татар? В конце-концов решили, что должен помочь не только высокий тын из толстых бревен и немалое число искусных стрелков из лука, а еще и глубокий снег в лесу, овраг с набитыми кольями. Все это должно было помешать татарам верхом ворваться в село по дороге, да и обходной маневр не позволит совершить. Потому решили пока женщин и детей через гать не переправлять. Но на всякий случай предупредили, чтобы в случае обострения обстановки все были готовы, что есть мочи бежать к гати. Туда же следом, по возможности сдерживая врага, должны были отступать от тына и защитники села.
В самый разгар последних приготовлений к уже неминуемому бою, к Миловану вновь подошла Бояна, она хотела сражаться вместе со всеми, но Милован на этот раз был с ней неожиданно резок:
– Тебе девица, такой мой наказ, возьми свой меч и сиди в доме, где тебя приветили. Будешь охранять семейство отца Амвросия и мою невесту. Если поганые прорвутся, всем бежать к гати, а тебе опять же их оборонять. Тебе всё ясно!?
Для Бояны собравшейся биться плечо к плечу с мужчинами, стать всего лишь охранительницей женщин, в том числе Голубы… Но князь сразу дал понять, что менять свое решение не собирается и Бояна чуть не в слезах побежала жаловаться дяде. Однако Ждану совсем некогда было заниматься племянницей, к тому же он тоже был против, чтобы она встала в воинский строй наравне со всеми. Бояне ничего не осталось, как в расстроенных чувствах вернуться в дом священника.
В то утро туман явился предвестником скорого наступления настоящей весны. Мансур допускал, что кривичане заранее готовились к нападению. Дабы убедиться так это или не так, он, остановив отряд за две версты от села, выслал вперед разведку. Десяток кипчаков, невидимые в тумане выехали прямо к
Атака на тын, имела целью держать в напряжении орысов, прячущихся за ним, чтобы отсюда к оврагу коназ не мог послать ни одного своего воина. Но даже демонстрация атаки неожиданно стоила очень дорого. Прятавшиеся за тыном лучники с близкого расстояния настолько метко стреляли, что атакующая сотня довольно быстро была вынуждена вернуться на исходные позиции, потеряв до полутора десятка человек. Мансур мысленно обругал себя – ведь мог бы вспомнить тот проклятый бой у засеки, вспомнить как метко поражали эти орысские лучники его воинов там, убивая их точными попаданиями стрел в лица и в горла. И монгольские дальнобойные луки оказались бессильны – стрелы втыкались в толсты бревна деревянной стены, почти не причиняя вреда стрелявшим из за них орысам. Мансур все же решил использовать дальнобойность монгольских луков. Он приказал стрелять поверх тына стрелами с зажженной паклей, чтобы те стрелы долетели до соломенных крыш домов и запалили село…
Бояна в полном боевом облачении стояла возле церкви и смотрела в сторону тына, пытаясь на слух определить, что там происходит. Ей не хотелось идти, ни в церковь, где неустанно молились за отражение поганых множество женщин во главе с матушкой Марфой и Веселиной, ни в дом священника, где на нее с усмешкой смотрела Голуба. Хоть княжна более вслух не задевала Бояну, и не заставляла делать никакой работы по дому… но в ее насмешливом взгляде явно читалось: ну что воительница не допустили тебя до настоящей брани, так и не хорохорься, снимай порты с калантырем, одевай бабью рубаху…
Вдруг, начали падать горящие стрелы. Для пропитанной тающим снегом дранки с крыш дома священника, церкви или княжьего дома они были неопасны. Но соломенные крыши изб смердов, особенно в местах, где солому высушил солнцепек… там вполне могло загореться. Бояна тут же забежала в церковь:
– Поганые горящими стрелами село зажечь хотят! Бегите по избам, пусть все кто есть выходят с бадьями! Где загорится, водой заливайте снегом закидывайте!!
Женщины, бросив молиться, тут же разбежались по своим избам. Бояна побежала в дом священника и там тоже подняла тревогу:
– Что вы тут сидите, выходите все с бадьями и лопатами, поганые огненными стрелами стреляют!
– Что это ты тут раскомандовалась!? – возмутилась Голуба.
– Ну, так ты командуй, а то расселась тут, – огрызнулась Голуба, повернулась и поспешила к дому дяди, посмотреть не попала ли в него огненная стрела.
Стрелы втыкались в бревенчатые стены, некоторые залетали в окна, но в основном падали на крыши. В нескольких местах солома на крышах начала тлеть и загораться, но огонь тут же тушили, сбивали…