В голубом глазу
Шрифт:
шорох жёлтой бумаги,
лазурный глаз,
аллеи древней оливы
и шепотливый сказ.
слёзы кристальные,
улыбка сквозь,
ночью холодною
город прибит на гвоздь.
закройте скорее окна -
мороз прополз!
луна без волка
и земля из прямых борозд.
парусник на воде -
мы плывем.
окажемся ли мы где -
никто не скажет, почем.
«Мальчик»
мальчик спит на коленке
что
снится сон,
за ступенькой ступенька
заплетается мулине.
чёрный волос и синий глаз
отражается в фонаре
моя радость и тихий сказ
появляется на лице.
он проснётся однажды утром
и поймёт, что к чему.
всё расставится по закоулкам
дома, что стоит в лесу.
разведу костёр на опушке
перепрыгнем сквозь гнев и лёд,
и затушим огонь, унёсший
в могилу ту ложь и гнёт.
«Золотя волна»
золотая волна плещет,
брызги разлетаются в стороны,
песок на берегу блещет -
крупицы из тонкого шёлка.
дым сигаретный вьётся,
как молоко, пролитое в воду,
а птицам с утра неймется,
пробуждая людей на работу.
тюль из окна рвётся
вылететь на свободу -
от заточения льётся
скупая слеза по бороздам.
жаркий май
или холодная осень?
души святых попадают в рай,
а чьи-то бродят обносками.
пальмы на берегу
колышутся беспристрастно,
кто-то уйдёт на свою войну,
а пальмы останутся непричастны.
«Ленинский проспект»
во дворах ленинского проспекта
лучи рассеяны пылью,
в этих дворах что-нибудь да распито,
и вечер вдыхаем с мыслью.
свет мягок и по-своему золотист,
когда как на улицах – всех слепит,
здесь ветер чувствуется морским,
и птицы взлетают из чёрной тени,
а тишина наступает на пятки смелым,
что заплутали в этой глуши.
здесь не слышно гула чужих машин,
что мчат, сами не зная куда.
здесь, пожалуй, посижу один,
устремляя свой взгляд вникуда.
слова обнищали и растеряли
свой блеск, полноту и ясность,
они никогда и не были богачами,
но вносили в разговор особую пряность.
«Папа»
на жёлтых полях Тосканы,
а может, на узких улицах Рима,
ты будешь гулять чинно,
говорить на языке винном,
обедать за клетчатыми скатертями
и с друзьями болтать о жизни с её чертями.
твои дети будут тебя навещать,
по праздникам будешь всех собирать,
будут
будут дочки и внуки с веснушками,
ты послушай их смех и плач,
и неуклюже улыбку спрячь.
«Таксисты»
что думают таксисты о разговорах?
о людях, улицах и рыболовах?
я сел в последний ряд машины
с друзьями разговор завёл немилый.
он был о жизни и о смерти,
о вкусностях в районном рестике,
он был про лягушонка и улитку,
другой расстроен пережитой пыткой.
таксист всё слушал и молчал,
и сам он думал как бы невзначай,
что вот – стоит за поворотом мент,
что скушать хочет на обед,
о том, о сём, и всякий бред,
а разговор младых забыл в момент.
я сел в последний ряд машины,
и сигарету – почти что закурил,
водитель сморщил нос невнятно,
и моей мысли след простыл.
я вдруг задумался о том,
что мой водитель родом из краев,
где зелень пахнет, а закат алеет,
и захотел его спросить, а светит
ли звезда на небе чёрном,
когда он возит очередного огра,
мои слова роились в голове,
а образы крутились, как курица на вертеле,
но я так ничего ему и не сказал,
оставив курицу сгорать дотла.
я вышел из машины, хлопнув дверью,
(но мысленно я каюсь за содеянное)
и побежал купить французский круассан,
чтоб цвет еды мне залатал больное сердце,
что думает о жизни не совсем беспечной.
***
мы ходим по большим дорогам,
и тёплый день окутывает нас
закат краснеет, но ещё не сломан
ночной тиши звёздный парад.
а ночь тиха, как пелось в колыбельной,
и ночь легка для понимания
всего, что было в том далеком,
и что осталось без внимания.
ты – муза, крадущаяся рядом
шепча загадки в уши мне,
и их разгадки не окажутся обманом,
что подливали в суп на стороне.
ты – муза, не оставь меня,
в тиши-глуши меж папоротников белых,
я те слова запечатлю в стихах,
что прочитаешь ты однажды смело.
«Заговор»
весь мир был спрятан
под слоем обманной пыли
я возьму тряпку,
проведу по стеклу жизни.
там окажется витраж мира,
где голубые горы и зеленое небо,
красные ягоды и чистая мысль,
реки из мяты и любовь без корысти.
мы проснулись от долгого сна,
и почувствовали запах леса,
что стоит за окном дома